28 Марта, Четверг

Подписывайтесь на канал Stihi.lv на YouTube!

Владлен ДОЗОРЦЕВ

dozorcevПредседатель Жюри 1-го открытого Чемпионата Балтии по русской поэзии - 2012.

Живет и работает в Риге и Юрмале.
Поэт, прозаик, драматург, публицист, киносценарист документального и художественного кино.
В годы перестройки возглавлял литературный журнал "Даугава".
Был депутатом двух парламентов Латвии.
Автор поэтических книг "Автострада" (1965), "Гон" (1972), "Печаль свободного полета" 1979), "Двухтысячный год" (2000),"В ожидании Суда" 2007), повестей "Речь неофита при погребении овцы", (1967) и "Объезд" (1986), романа "Одинокий стрелок по бегущей мишени" (1982), пьес "Последний посетитель" и "Завтрак с неизвестными", поставленных во множестве русских и зарубежных театров в середине восьмидесятых годов.В соавторстве с Раймондом Паулсом создал десятки песен.
Лучшие поэтические произведения переведены на латышский Янисом Сирмбардзисом.
В последние годы регулярно публикуется на российском портале "Поэзия.Ру".
В 2009-м вышла первая книга его мемуаров "Настоящее прошедшее время", а в 2010-м - сборник новых стихотворений "Персональный код".
Член Балтийской гильдии поэтов
Лауреат премии «Признание» 2011 года.

Страница на «Поэзия.ру»

paperpenink

Владлен ДОЗОРЦЕВ



Мертвый сезон


Расставим стулья так, как при большой уборке
Закрытого уже приморского кафе.
Последний алконавт, как тот моряк у Лорки,
Уходит по кривой, куда уходят все.

Пора и нам домой из временного улья.
Но дом на одного жильца. И потому
Уловка помогать сдвигать столы и стулья
Есть повод лишний час побыть не одному.

Тем более – сентябрь. И если ночь бессонна,
Ты слышишь молотки отчетливей всего.
А это значит, жить до мертвого сезона
С забитыми кафе осталось – ничего.

Я не умею жить один. С приходом ночи
Меня смущает скрип в небесном колесе.
Но если не постичь науку одиночеств,
То как нам уходить, куда уходят все?

Я говорю себе: осваивай потери,
Благодари болезнь, благослови беду.
В умолкнувшем звонке, в задернутой портьере
Не больше пустоты, чем в жизни на виду.

Наука отвыкать тем тяжелей, чем ближе
Тот возраст, за каким забвенье на кону.
Лишь потому никто полковнику не пишет,
Что все-таки он сам не пишет никому.

И если почтальон заедет ненароком
В твой одинокий дом в прибрежной полосе,
Оставь ему листок, прикнопленный к воротам,
О том, что все ушли, куда уходят все.


ИЗ АНГЛИЙСКОГО ЦИКЛА
Зона допуска


Читая в Дувре старого Тарле
с карандашом и с помощью закладки
билетом на паром в Па-де- Кале,
ты не находишь у него догадки

о том, что если ты со школьных парт
так ненавидишь Францию за рабство
о. Корсики и ты Буонапарт,
то у тебя – всего одно царапство:

пойти служить великому врагу.
Чтоб в перспективе (дальше или ближе)
за Корсику! и через не могу!
сесть императором в Париже,

втянуть вторую родину в войну,
насочинять законов на колене,
растратить войско, разорить страну
и плохо кончить на Святой Елене.

Приносят виски, плед и провиант.
Но путь водой до Франции недолог.
И доказать возможный вариант
тут не успеет даже конспиролог.


Опция


Лондонский бобби (по-нашему – просто мент)
белой перчаткой дает шоферне советы.
На Трафальгарской площади пустующий постамент,
видимо, ждет кончины Елизаветы.

Бедная Лиза – вето на это не наложить.
В Англии даже вилку с ложкой не переставить.
Глядя на эту опцию похорон, надо жить,
надо смотреть вперед, не говоря, что править.

Жизнь затянулась. Впрочем, как у всех королев.
Принц уже постарел, как и его Камилла.
Шансов у них немного. Даже британский лев
мало бы дал за Чарльза, ставшего у кормила.

Может, это и к лучшему: леди были бы за.
Ибо у всех потомков виндзоровского клана
по джентльменской линии узко стоят глаза,
что не смогла улучшить даже леди Диана.

Видимо, дело в Виктории, если инцест копнем.
Впрочем, о постаменте (что неизбежно, вроде):
выбрать конную статую? Или стоять с копьем?
Но непременно в шляпке
по довоенной моде.

{jacomment off}

.