Стихотворения, предложенные в ТОП-10 "5-го открытого Чемпионата Балтии по русской поэзии - 2016" членом Жюри конкурса. Лучшие 10 стихотворений Чемпионата Балтии будут объявлены Оргкомитетом 6 июня 2016 года.
1 место
Елена Копытова, Рига (Латвия)
"Завтра была война"*
Отечество, как отчество – всё то же.
– Как звать?
– Зачем? – Не надо знать, как звать!
– Чей сын?..
(пусть Богородица поможет,
на то она – и женщина, и мать).
Он рос, как все. «Per aspera ad astra!»**
Кино-коньки-байдарки. Лучший друг.
На майке – красный «принт» с Фиделем Кастро.
И жизни жеребёнок голенастый
мятежно сыпал искрами вокруг.
--------------------
Песок зыбучий. Ветер над полями.
Не разглядишь своих-чужих полей.
– Молчи, Саид! Сам знаю, что – «Стреляли!»
Душа беззвучно сглатывала пламя.
И небо выдыхало журавлей.
...а Бог молчал и щурился от дыма –
не мог понять, кого не уберёг.
Чей сын? – В дыму судьба неразличима.
И всё равно, где – запад, где – восток.
--------------------
Ручьи лучились, оловом под кожей
беспечных улиц плавилась весна.
Ничуть... ни капли не было похоже
на то, что «завтра здесь была война».
– Как звать?.. –
Сошёл с небес – забытый, лишний.
Зашёл во двор, казавшийся родным...
Там тополь рос, и мирные мальчишки
в пинг-понг играли шариком земным.
-----------------------------------------------------
* Название повести Бориса Васильева, а также - снятого по ее мотивам фильма.
** «Через тернии к звёздам» (латынь).
2 место
Анонимная подборка 256
Я здесь
мартовские потёмки –
не перейдёшь.
где-то у неба тонкий
синичий нож
режет наполовину
краюху дня...
если Ты ищешь глину –
возьми меня,
и в грозовой каплице
среди степи
всё, что устало биться,
перелепи,
выноси в подсердечье
детей иных –
птичьих и человечьих
и зверяных.
вырастут понемножку –
не чуя лет,
будешь в узорных плошках
баюкать свет,
на белоснежной ткани
растить шитьё...
не береги дыханье –
возьми моё.
не доходя до края
едва-едва,
по тишине петляют
следы-слова,
ветреные, синичьи –
наперебой...
дай мне в любом обличье
побыть Тобой.
3 место
Анонимная подборка 216
О счастье
Сквозь вокзалы: реки, речи, «тыщи». Каждый ли останется собой?
Целовал собаку в морду нищий, - щуплый, седогривый, и слепой.
Был доволен привокзальный Ротшильд,
пряча в грязный носовой платок:
пуговицу,
ленточку из прошвы,
да батиста яркий лоскуток.
А на вербный звон, сжимая в пясти тоненький, дрожащий краснотал:
«Счастье, человеки, вот вам - счастье...» - хрипло, и надломлено шептал.
Словно не давая опаскудеть, он кричал, сквозь человечий лес:
«Всем вам счастье, счастье будет, люди!» - и блаженно кланялся окрест.
И когда на куполе небесном распускался звёздный девясил,
он наощупь, в тёмном перелеске, новую вселенную лепил,
приправляя дело Словом резвым.
Много ль нужно?
Да всего чуток:
пуговица,
ленточки обрезок,
да батиста яркий лоскуток...
4 место
Иван Клиновой, Красноярск (Россия)
* * *
Уже джихад объявлен ойкумене
И упсарин не лечит упарсин.
Не в ножички на школьной перемене
Играем мы, а в бомбы и зарин.
И пайцзами в лицо друг другу тычем,
И символ веры держим наголо,
Грозя, что сей момент любого вычтем
Не вышедшего ростом и челом.
Над нами флаги разовые вьются,
Под нами танки розовые ржут,
И яблочки катаются по блюдцам,
Рассказывая что и где кашрут.
Но сколько ни кричи «воды слонам!»
С далёкого пролива Лаперуза,
Старания новейших урфинджусов
Не оставляют места жевунам.
5 место
Анна Маркина, Люберцы (Россия)
* * *
Все высохло. Прозрачная роса.
Казалось бы. Но желтый гул акаций...
оглянешься и хочется остаться,
вцепиться, удержаться, записать,
чтоб не было так муторно, так страшно.
Там мама только вышла в день вчерашний
за булочками или чабрецом.
Варенье опрокинув на коленки,
я уплетаю солнечные гренки,
а мама рядом ссорится с отцом.
Потом уходит. Ты насколько? На день?
Не исчезай, не отпускай, не надо...
Давай, чтоб вышел месяц, дилли-дон,
черники алюминиевый бидон,
нельзя ходить за дом и за ограду,
там борщевик, не взрослая пока,
хранить в коробке майского жука,
старательно подписывать конверты,
и в речку палочки бросать с моста,
чтоб больше никогда не вырастать
до метр семьдесят, до зрелости, до смерти.
А зеркало таращится с трюмо
в молчание, пронзенное лучами,
глядишь и ничего не замечаешь,
ни мамы, возвратившейся домой,
ни как пылинки в воздухе качались.
6 - 10 места
Наталья Крофтс, Сидней (Австралия)
* * *
Кровью грудь небесная багрянится –
скоро ночь. И тьма – в который раз.
Радость, как ворованные пряники
прячу прочь от завидущих глаз.
Воет выпь. Сквозь шум и околесицу
воет век, беснуясь на цепи,
задыхаясь, бормоча нелестное.
Жизнь моя, как винтовая лестница
крутится, шатается, скрипит.
Ничего. Я ночь переиначиваю:
прочь от новостей и скоростей,
суеты да толп, живущих начерно.
Говорите, тьма нам предназначена?
Улыбнусь. Да позову гостей.
Гости всё – синички да соловушки,
рады в эту ночь найти приют.
Пусть они просты, птицеголовые,
но зато – послушай, как поют!
Радость раскрошу, гостей попотчую,
дом украшу – мак да первоцвет –
песни запишу неровным подчерком.
Пусть пичуги прыгают по полочкам.
Громче пойте! И придёт рассвет.
Елена Копытова, Рига (Латвия)
Муравейник
1.
Всё случилось спонтанно. Кто главный затейник –
и не скажешь. Жестокость? – Мы были детьми.
На опушке лесной мы нашли муравейник –
непонятный, живой, переменчивый мир.
Кто-то крикнул запальчиво: «Будет вам жарко,
красномордые твари! Кусачее зло!» –
и, «геройски» облив муравейник соляркой,
чиркнул спичкой... Что дальше – понятно без слов.
Мы смеялись: «Смотрите! Ведь сразу не дохнут!»...
и топтали спасавшихся: «Стой! Не живи!».
Билось пламя, душа обожженная глохла...
Каждый должен – «как все», потому что в крови –
беспощадный дворовый закон: «Брат за брата!»,
всех деливший на «наших» и «всех остальных».
Огорошил он нас, «без вины» виноватых,
неожиданной ношей бездонной вины.
...После? – Взгляды, безвольно скользящие мимо...
Мы скрипели зубами, когда на земле
рядом с чёрным стволом, точно тень Хиросимы,
проступил сероватый дымящийся след...
2.
Брат, такая Эпоха – сплошные дилеммы.
Знаешь, чем не дыши – виноват без вины.
В разговорах, как порох – «запретные» темы –
те, что делят на «наших» и «всех остальных».
Всё, что нами потеряно – непоправимо,
что навылет прошило тебя и меня –
это тени твоей и моей Хиросимы –
на земле, на воде, на снегу, на корнях...
Слов не надо! Меня ты читаешь по вдоху,
по тому, как молчу... Ты поймёшь, что почём.
Мы молчать научились. – Такая Эпоха. –
Ей случалось живых добивать кирзачом.
-----------------------------------------------------
Нараспашку окно. В дом сочится Сочельник.
Курим в небо, и нимбом становится дым.
Ниже – город, беспомощный, как муравейник.
И мальчишка со спичками замер над ним...
Анонимная подборка 256
Триединое
баили – нигде,
а случилось – тут:
по лихой воде
три челна плывут –
выйдя по шуге
из болотины,
вьются по реке
по Смородине.
первый – бел белым,
струнный и прямой
лебединый дым
над прогорклой тьмой.
всходит по холму
облачная рожь –
на его корму
ступишь да уснёшь.
следом другий чёлн,
чёрен да рогат –
по ухабам волн
расстилает плат,
а на плате том
растопыренном
шиты золотом
птицы сирины.
а в третем челне
дикий царь сидит,
сам-один, зане
волкотой смердит –
из страны чумной
едет с краденой
молодой женой
семибатенной.
от темницы ключ –
у грача в зобу.
камень бел-горюч
на высоком лбу.
разрыдается –
по-над башнями
загораются
звезды страшные.
первый чёлн летит – улыбается.
другий чёлн свистит – насмехается.
третий чёлн когтит – сердце мается,
стылой кровию обливается.
к первому челну
побегу бегом,
на другой взгляну –
повяжусь платком,
а третей придёт –
к заряному дну
припаду ничком.
Юлия Шокол, Николаев (Украина)
Синестезия
голос черешни сладок, крапивы - горек.
эта жизнь наподобие детских горок:
налипает ржавчина на одежду.
облако снова выглядит по-другому,
облако всегда остается прежним.
здесь тишинеют и медленеют вишни.
хочешь не хочешь, но остаешься лишним,
окруженный кисло-зеленым звуком
недозрелого яблока, и не слышишь
как тебя к обеду давно зовут, но...
поминутно твой голос на ощупь - ветер,
что язык, будто флюгер, по кругу вертит.
оттого ли воздух в твоей гортани
превращает любого в подобье флейты
и воздушным шариком улетает,
что стремится к смерти?
Анонимная подборка 264
По земле...
Над рекой, что течёт по вчерашней золе,
колокольные звоны сливаются в гул.
И нельзя – по воде! И бредёшь по земле.
Мнёшь траву, оставляешь следы на снегу.
На разбитый просёлок ложится верста,
и почти невозможно не сбиться с пути.
Ты другому – никто, и себе – не чета,
хоть к чему прикипи, хоть к кому прирасти.
– Ты опять: «Чья вина?». –
Да ведь столько вины!
(И вино на губах – тоже чья-то вина?)
Вот, допустим, не ты убежал из страны,
но зато от тебя убежала страна...
или взялся за гуж, но не тянешь ярмо,
или словом играешь, а сам – не поэт...
Даже, если душой налетел на клеймо,
всё равно не отмечен, а только задет.
И себя, как ребёнка упавшего, жаль? –
Да плевать, чья вина, чьё вино на столе!
В небе – искры...
Бикфордовы струны дрожат...
И идёшь по воде.
И нельзя – по земле.
