Послесказочное

Тропки-тропки, ели-ели,
гуси-лебеди вверху,
красной искрой еле-еле
светит ягода во мху.

А за ней другая, третья –
только некому найти:
паутина мелкой сетью
занавесила пути.

По чащобам-буеракам
ни единого следа,
только я каким-то знаком
возникаю иногда

в этой сказке, где начало
вроде помнится пока,
а концовка ускакала
на копытах горбунка.

И маячу в середине
то ль кавычкой, то ль тире:
впереди на мандолине
жизнь берет аккорд баррэ,

позади, за щеткой леса,
под кисельным бережком
до сих пор грустит принцесса
над хрустальным башмачком,

а вверху – курсором стая
дряхлых гусе-лебедей
раз за разом пролетает
по заставке из дождей,

за сюжетную промашку
хриплым гоготом кляня
то ли юного Ивашку,
то ли взрослого меня.

Падал снег

Вечером за снежной пеленой
кто-то разговаривал со мной,
кто-то исповедовал меня
в церкви без молитвы, без огня,
в церкви без икон, без алтаря,
шепотом со мною говоря.

Падал снег на мир и на войну,
и на материк, и на страну,
словно неба черная душа
падала, снежинками шурша,
чтобы до полуночи успеть
и упавшим снегом побелеть.

Я стоял в шуршащей тишине,
и снежинки таяли на мне,
а другие били по плечам,
что-то непонятное шепча,
словно исповедуя меня
в саване задернутого дня.

И шептал мне падающий снег,
что и я – уже не человек,
что и сто, и триста лет назад
слушал, как снежинками шуршат
дни за днями, белым в унисон,
ну а остальное – просто сон.

Сон о том, что вроде бы живу,
сон о том, что вижу наяву,
как снежинки бьются мне в лицо
тысячами маленьких бойцов,
жалят снежных копий острия,
чтобы навсегда проснулся я.

Теми же словами

Пересекая плоскость бытия
насквозь ли, поперек ли, под углом ли,
все размышляю: если бы не я,
а кто другой, не согнут, не надломлен
недугами стареющей мечты,
неволями ошибок и просчетов,
наивностью душевной простоты –
совсем иной, совсем далекий кто-то
пересекал бы плоскости судьбы,
не разглядев, как я, пересечений –

вот он, без сослагательного «бы»,
испытывал бы те же ощущенья,
какие вновь испытываю я
сейчас и здесь, касаясь ненароком
скопившегося в памяти старья
с превышенным на поколенье сроком,
которое действительность потом
смахнет, как пыль с камина, рукавами –
и разве он историю о том
не рассказал бы теми же словами?