Прошло какое-то время после Чемпионата Балтии, сейчас есть время, чтобы «остановиться, оглянуться»(с) и вернуться к тем стихотворениям и к тем подборкам, которые показались важными для меня. Очень надеюсь, что они окажутся важными и для читателей, и мы перечитаем эти стихотворения вместе...
Поговорим на другом языке? Нет, нет, я не предлагаю перейти на английский или немецкий – увы, практически ими не владею, нет мне дороги в Евросоюз… Но кроме этих, официальных, вокруг еще очень много языков, носители которых не имеют отдельной страны, этакие современные цыганские диалекты, профессиональные арго. «Ботаешь по фене»?
Удивительно, но один из тайных, скрытых языков – «феня», достаточно понятен для громадного количества русскоязычных людей. «Редиска – нехороший человек» (с). А ведь офени, коробейники, придумавшие этот тайный язык, по их собственной мифологии, происходили из Греции, из Афин, оттого и – «афени», «офени»…Позже этот язык стал тайным языком не только мелких торговцев, но и скоморохов, вообще, всех бродяг, которые жили за счет доверчивых оседлых жителей, продавая им свои фокусы и диковины… И лишь века спустя произошла еще одна метаморфоза – права на «феню» присвоили себе вполне оседлые (большую часть своей беспутной жизни) каторжане и прочие уголовники. Впрочем, с коробейниками их объединяла не только мечта о воле, просторе и дальней дороге, но и фольклор, шансон по-современному. А сколько было поэтов, которые увлеченно переводили, да и писали на фене! «У Курского вокзала…» - вполне литературный перевод, да. У Ильи Сельвинского есть несколько стихотворений, написанных почти полностью на «фене», и, что показательно, современный читатель может свободно понять, что за истории в них рассказаны. Прошу прощения у читателей за столь длинное вступление к очередному разговору о подборках Чемпионата Балтии – 2014, но – есть причины.
Одна из них – подборка стихотворений Игоря Гонохова
Февральский автобус
Этой зимою не в меру тепло
и оттого так промозгло.
Крутится радио – авто трепло
в шорохах сонного мозга.
...Руки шофёра, баранка руля...
И – занимаются бегом
чёрные рощи, сырая земля,
ямы с изглоданным снегом.
Я от дождя приезжаю к дождю.
Он моросит больше суток.
Осенью были, а нынче – тю-тю,
нет вдоль шоссе проституток.
Стая собак, да раскисшая даль
фоном собачьему порно.
Веришь, не веришь, но это февраль –
грязный, разъезженный, чёрный!
Отчего-то сложилось, что как только кто-то из современных поэтов вставляет в свое стихотворение слово – «февраль», как тут же находятся желающие добавить «достать чернил и плакать»(с) И непременно февраль – это оттепель, уходящий снег, грязь и депрессия. А ведь были времена – «В юном месяце апреле в старом парке тает снег»(с), в апреле, заметьте. Не в феврале!, есть еще название февралю – «лютый», но, вот, под натиском парникового эффекта, все это забывается, и стали привычными образы: февраль-грязь, февраль – враль… Февраль – дорога. И жизнь – дорога, и порой, по настроению, можно поставить между февралем и дорогой знак равенства…И звучит в дороге, непременно, радио, и непременно, «шансон». Как иначе, преемственность. Бродячая кровь офеней каким-то чудесным образом, заставляет с виду современных людей выбрать себе такую профессию. Что же, настроение создано, будем считать это стихотворение зачином к тому главному, что хотел сказать Игорь в своем цикле стихотворений…
И вот, второе, ключевое стихотворение:
Никто
Мне сорок шесть. По жизни я – Никто.
Стою в пивной, со мною хрен в пальто.
Ещё два чела мутного разлива.
Одна тарань, четыре кружки пива.
Двум челам ночью был фартовый знак,
Зовут на дело, знают, что верняк.
А мне плевать на их блатные знаки
Мне хоть на брюхе, только б до Итаки.
Я столько шёл, по ходу столько видел!
Врагов при власти и друзей в Аиде.
Отмазался от смерти, на потом,
Не раньше, чем вернусь обратно в дом.
Тут хрен в пальто сказал: плохое дело,
Совсем моя подруга озвиздела,
У ней же хахали... Такая фря!
Пока не трону. Я подумал – зря.
И посредине этого рассказа
Подходит к нам громадный, одноглазый,
Не человек – чудовище, как есть –
Гора горою, под рубахой – шерсть.
Печаль по кружкам, говорит, разлита
На четверых. Я вижу: два бандита,
Угрюмый хрен в коричневом пальто.
Тебя не знаю. Как зовут? – Никто!
Никто – ответил я – стою, не прячусь,
Пусть Полифем ты, люди много злей.
Не брезгуй, выпей с нами за удачу
И, усмехнувшись, он кивнул – налей!
По полной, до краёв налил я жлобу.
(Махнул тому, в пальто, не трогать нож) ...
А сам решил – циклоп твоя утроба,
Прочна, как жбан, но нас не перепьёшь...
.....................................
Поймай меня, попробуй. Я – Никто.
Разоблачи по стершимся приметам.
Я уношусь на угнанном авто
Сквозь километры мглистого рассвета.
В порту Эгейском люди подсобят.
Я волен, хоть и спаян с остальными.
Как хорошо, что не сложилось имя,
(Иначе вовсе не найти себя).
Когда вернусь, тогда придёт само
Спокойствие – забуду штормы, драки,
Богов, полубогов, героев, мо...
Нет, море буду помнить и в Итаке...
Честно признаюсь, вот к этому стихотворению возвращался много раз, при этом пропуская, не читая первое. Первое – вступление, предисловие к рассказу, этюд для создания стихотворения. Второе – мощное, четко прописанное, хотя и не безгрешное, по моему мнению. Первая его часть смешивает, сплавляет древнюю историю бродяги-Одиссея с современностью. Если подумать, чем жил, на какие средства выживал древний герой в своих путешествиях? Ремесло воина тесно связано с ремеслом разбойника, бандита, ведь не в батраки ему, убийце-профессионалу, было наниматься! И, если мысленно перенести его историю в день сегодняшний, все логично … Без богов, царей и циклопов – «люди много злей»(с)… И кто он, вчерашний солдат, в мире, где уже не требуется – убивать в открытую? Никто. И куда ему вернуться, есть ли она, земля. Где вчерашний герой станет прежним? Итака? А нужен ли там вчерашний убийца, в нынешней, мирной жизни? Сможет ли он вернуться, прежде всего, к себе, в себя, без кровавого опыта прошедших лет, вернется ли спокойствие? Или – не надо, нельзя возвращаться, ведь вернется не тот, кто уходил?
Мощная, сильнейшая вторая часть стихотворения – вне времени, вне пространства . Судьба героев Троянской войны и судьба солдат, вернувшихся с войны современной, очень похожа – врасти в мирную жизнь, вернуться по-настоящему получается не у всех, меченные кровью должны найти себя, чтобы жить…просто жить, без оглядки на смерть за спиной…
Вот только, последняя строфа этого незаурядного стихотворения мне показалась несколько…непроработанной. Мне кажется, не море должно быть в последней строке, не море… нет его в основном тексте, даже ссылка на Эгейский порт – земная, что ли…. Не знаю, что будет помнить вернувшийся к себе и в себя Одиссей, но море – это только часть его дороги, не моряк он – солдат, бродяга, убийца, искатель приключений…Как то пафосно прозвучало это слово, царапнуло, но это – сугубо мое восприятие. По крайней мере, я для себя, для своего чтения, две строчки нагло переписал, прошу прощения у Игоря. Но ведь – полюбить стихотворение, означает – его присвоить? Тем более, мое окончание я никогда никому не покажу. Если только, автор когда-нибудь вернется и закончит это незаурядное стихотворение по-новому, и угадает мои мысли и чувства, что очень может быть…
Третье стихотворение, третий перевод…
Му-му
Станет ясно – запнёшься, немея,
а пока можешь врать – говори.
Посмотри: вот – ни бе и ни ме я,
хы... аым... временами – ыи...
К ночи ясность возьмёт и потащит,
те слова, что сказал – на убой
в подсознание, в комнату-ящик,
чёрный ящик для встречи с собой.
Как же? в замкнутом наглухо слове
всё живое навроде зека?
Не с того ли Тарковский в «Рублёве»
скомороха лишил языка?
Человек, что большая собака,
но собака так много не пьёт.
А на утро – под мусорным баком
целый эпос в надтреснутом – ёпт!
Сдохнет речь, не захочется гавкать,
в пустоте протрезвеют мозги
и прочтёшь с отвращением Кафку:
обля... родя... усседи... гыги...
Слово произнесенное есть ложь? Игорь пошел дальше – «слово есть тюрьма». Сказал, произнес – и спрятал мысль в клетку, дал ей границы, урезал, лишил полета. Недаром, ох, недаром божественно косноязычье… Только разговаривая с собой, без слов, можно попытаться понять себя. А понять других? Язык дан, чтобы прятать свои мысли, облекая их в слова, да и за произнесенными словами мы лукавим, прячемся, делаем все, чтобы нас понимали меньше, понимали только узкий круг избранных… И не важно, говорим ли мы на фене, или вспоминает Тарковского и Кафку – отсекая лишних, чужих, не своих…Впрочем, есть в этом стихотворении и лукавство иного рода – две строчки, достойные войти в фольклор своей ироничной, мыслью:
«Человек, что большая собака,
но собака так много не пьёт».
Что же, по моему мнению, перевод с офенского удался. Два стихотворения из трех я забрал в свою личную копилку, думаю, не один я. И, надеюсь , разговор о стихах Игоря мы с вами непременно продолжим…
И вот другая подборка, другой автор, другие стихи, написанные на ином, отличном от привычного нам, языке.
ГОРБАЧЕВ Николай, Ярославль (Россия). "Там".
И – первое стихотворение – «ТамТам»
... там на неведомой дорожке
(quest, level 4, dreamучий лес)
из опрокинувшейся плошки
глядят ГЛОНАСС и GPS
там кант мораль закон запреты
там не достигшие светил
льют в небо падшие ракеты
несимметричный свой гептил
там спят животные собаки
и камбала и человек
и тлеют угли как бы маки
в бутонах неподъёмных век
там ворон филин сирин вырин
там ветры сивер и хамсин
там сорван шов и расковырян
там заведённый апельсин
такой большой и без гармошки
почти подобный колобку
торчит на деревянной ложке
и свищет дырочкой в боку.
там постмодерн постмодернизму
вися под облаком над дном
вставляет ежечасно клизму
в его расшатанный геном.
Приспособлен ли наш язык для описания ныне действующего мира? Что останется в нем по прошествии времени? Есть ли какая-то связь между тем, что и как мы говорим и тем, что мы видим в реальности? И – есть ли она, реальность? «Мы — творцы не только нового поэтического языка, но и созидатели нового ощущения жизни и ее предметов…»(с)…Как любое ощущение, как любой взгляд и любое слово, у каждого стихотворения есть основа, база, фундамент, плечи титанов, на которых поэт строит свое здание. Мир на большой черепахе – мир на чем-то древнем, уже бывшем. Шар, летящий в пустоте, должен быть к чему-то привязан. Не получилось опереть на черепаху – привязали незримой веревочкой к Солнцу. Без связи, без опоры – никак. Никола (это не фамильярность, это чтобы не путать с Заболоцким), взял за опору не только ОБЭРИУ, но и Пушкина, Стэнли Кубрика, и даже Сергея Никитина, видимо, для устойчивости. В этом мире, где идет (почти бесконечная) история с приключениями, где ракеты бывают не только падающими, но и павшими(интересно, какие надо давать имена падающим ракетам), по прежнему «спят животные собаки», гуляет неунывающий колобок(он же, вероятно, механический апельсин), и постмодерн осуществляет(зачем-то) не очень приятную медицинскую процедуру постмодернизму. Все-таки интересно, разговор на этаком, полу-геймерском, полу-литературном языке – для чего его начал Николай? Чтобы показать свою тайную причастность к небольшой разгромленной в 30-е группы людей? К общему культурному слою, который, как известно, лишь перегной для стихов? Или – ему просто так написалось? Должно быть, писать это стихотворение было очень весело, радостно, шумно. Думаю, должно быть и так – чтобы радостно. Поэзия – дама сумасбродная, серьезность её легко меняется на разгул. И мне было – просто хорошо от чтения этого стихотворения, пусть и написанного на такой необычной смеси языков.
Ещё раз
Аты-баты, кабы да бы -
А вчера я встретил жабу
В белом венчике из роз
Цаловался с ней взасос.
В синем море, в белой пене,
В пьяном вихре поколений,
В бородавочную слизь.
Перед нами пронеслись:
Как губами ищут манну,
Как поленом лупят панну,
Как железный, блин, поток
Точит каменный цветок.
Как на площади Остапа
Слышит добрый Авва Папа,
Как маманя в шушуне
Ищет истины в вине.
Как живут Балда и Жрец,
Как Баюн и кот Мурец
Ходят по цепи кругом
В сапогах и босиком.
Как в деревню к нам на птичник
Заезжал царёв опричник,
Как разбойник Кудеяр
Тушит булками пожар.
Крокодилы, баобабы,
Чернецы и мертвецы -
Всем попробовать пора бы
Аз, глаголь, добро и рцы.
Сорок душ, посменно воя...
Ищут кони водопоя...
Но фасуют у реки
В синий пластик языки
Айболиты, Бармалеи,
Кардиналы, Галилеи,
(Чак Паланик и Фадеев)
Баба курица с ведром,
Novus ordo и разгром.
И на этом под итожу:
- Не снимайте с жабы кожу,
Дайте жабе молока
Дабы жизнь текла легка!
Ага, и еще раз – на этот раз «розу белую с черной жабой…»(с) , прошу прощения, Блока с Есениным, и опять, для более запутанного узла – и Пушкина, и Гоголя, и всех прочих…Знаете, поймал себя на мысли, что стихотворения Николая прочитал со все возрастающим темпом, все быстрее и быстрее, как считалочку, и, как считалочку, закончил стихотворение как-то торжествующе – все, сосчитал! Причем, так прочитались два первых стихотворения подборки, как будто то, что в них написано, требует прочтения на одном дыхании, чтобы, упаси Господь, не сбиться – с ритма, с мысли…И громко, звонко в окончании –
«И на этом под итожу:
- Не снимайте с жабы кожу,
Дайте жабе молока
Дабы жизнь текла легка!»
А Вы бегали, в детстве, босиком по лужам, повторяя:
«Дождик, дождик, пуще!
Жито будет гуще!» ?
Не надо снимать жабе кожу, на что нужна нам царевна – с жабой весело! …Вот, с таким настроением, переходим к третьему стихотворению подборки…
Углич - Ростов
над конурой и кротовиной
над перекошенным крыльцом
над камышами и калиной
над мономаховым венцом
и обнажёнными стволами
зашевелившейся рекой
над золотыми куполами
над бабкой согнутой с клюкой
летит на два крыла хромая
паря порхая мельтеша
на землю сказочного мая
как невесомая душа
летит над рёбрами забора
зубами стен монастыря
зовя пуститься в разговоры
немую оторопь творя
летит соломенная птица
над лебенсраумом страной
повить гнездо и удивиться
земле прекрасной и иной.
Ну почему, почему прочиталось это стихотворение, как продолжение первого в подборке, как, через него, продолжение Пушкинского «Лукоморья»? Что сказочного в пейзаже, который можно увидеть, совершая перелет «Ростов-Углич»? Пролетая над гнездом, так сказать…Что роднит его с «ТамТамом»? это ведь – тут, не в сказке, не там? Вроде бы нет того барабанного ритма, который убыстрял и убыстрял темп первого стихотворения? Только ли немецкое словечко «лебенсраум» - жизненное пространство для будущих переселенцев освободившихся территорий, обветшавших, покинутых, перекошенных и ненужных? Неужели настолько не хочется верить, что так может быть, что, возможно, все это уйдет в историю, в предание, в забвение? Может быть…
…Который раз замечаю, что язык нашего с вами общения – не только велик и могуч, но и очень разнообразен. Язык живущих в средней полосе отличается от северных диалектов; словарный и образный запас живущих далеко от языковой родины отличается от привычных москвичам оборотов и образных рядов…Мне порой сложно понять молодых людей с их гаджетами, игровыми словечками, их жизненной установкой…Но пока еще не пришли сумрачные времена, мы понимаем друг друга, и такое понимание дорогого стоит…
До новых – скорых – встреч!
Ваш Герман.
______________________
Читать еще:
"После свистка". Встреча первая. "О конкурсных подборках Олега ПАРШЕВА, Светланы ДИЛЬДИНОЙ и Вадима СМОЛЯКА".
"После свистка". Встреча вторая. "О конкурсных подборках Сергея СМИРНОВА, Александры СНЕГ и Алины СЕРЕГИНОЙ".
"После свистка". Встреча третья. " О конкурсных подборках Веры КУЗЬМИНОЙ и Татьяны ЛЕРНЕР.
