28 Марта, Четверг

Подписывайтесь на канал Stihi.lv на YouTube!

Вадим Герман. "Кубок-2014. После свистка". Часть первая

  • PDF

germanО произведениях Максима Потарина, Алекса Трудлера и Родиона Вереска. Международный литературный конкурс "Кубок Мира по русской поэзии - 2014".


ПОСЛЕ СВИСТКА. Часть первая...

 ...Сегодня я хочу поговорить о  трех стихотворениях Кубка, которые мне очень понравились, но, тем не менее, не попали  не только в ТОП, но и ускользнули от взгляда членов Жюри Оргкомитета. Впрочем, нет, одно из стихотворений было отмечено Асей Анистратенко и  Еленой Гуляевой. Это, я считаю, достаточно нормальное явление – у каждого поэта, каждого редактора и просто читателя есть свои предпочтения, свой взгляд на поэзию, на конкретные тексты. Но стихи, о которых я хочу поговорить, дороги мне, они уже вошли в мою жизнь и память, и я хочу поделиться мыслями, которые возникли у меня при чтении этих стихотворений. Возможно, тем, кто прочтет эти заметки, станет интересно перечитать эти тексты, и, надеюсь, кто-то еще, кроме меня и автора, их полюбит.


Конкурсное произведение 266. "У края". Автор - Максим Потарин (С-Петербург, Россия)

potarin  



Когда я впервые начал читать это стихотворения, первые строки каким-то удивительным образом меня перенесли в двадцатые годы прошлого века. Боже, какими молодыми и наивными были наши прадеды, те из них, которые не только пели «Мы наш, мы новый…», но и строили, пахали землю, варили сталь… Мы – не умнее, мы -  циничнее, злее, практичнее, но не умнее.  Две тысячи лет назад один,  еще не старый человек тоже пытался построить новый мир. Построить людьми, которые четко знали: «Око за око», и не собирались подставлять для удара вторую щеку.   «Равенство и братство», уже не перед богами, перед людьми, было лозунгом других революционеров. Пусть, кто хочет, вспоминает плохое, что было на нашей земле , я не хочу. Главное, как мне кажется, людям (опять!) подарили мечту о равенстве и справедливости. Церковь учеников Христа двадцать столетий пыталась донести его слово и мысль, порой, через кровь и преступления; попытке двадцатого века было отмерено всего ничего – семьдесят лет.

Читая стихотворение, я, с грустной улыбкой отмечал про себя слова и фразы, как будто вышедшие из резолюций съездов позавчерашнего времени: «цели, задачи, пути», «Мы отстроим базу, элементы инфраструктуры, главной гордостью станет накрытый куполом сад». Да, «через четыре года здесь будет город-сад»(с)… И другое : «Земли новые — tabula rasa, Расселю там новую расу, Третий мир без деньги и петли.»(с)…

И вот, когда впечатление уже почти сложилось, внезапно полыхнули строчки:

«Пусть, на начальном этапе, ограничимся зоной,

но каждый останется чист и морально здоров.»

Господи! Да неужели – нельзя без этого! «Зона» - как не зря это слово! Неужели мы, все же, такие – для того, чтобы всем(а вначале отдельным людям) было хорошо, надо, чтобы была Зона? Зона, отделяющая агнцов от волков, зона, отделяющая правых от тех, кто не прав. Колючая проволока, стена, железный занавес?

«Да, мы будем трудиться для будущих поколений,

отказывая себе во многом, во всём почти,

но сможем избавить их от ненависти и лени,

а страху и жадности просто не станем учить.»

Как же, кажется, все просто… «И единым человечьим общежитьем…»(с)

Мы не научим наших детей приспосабливаться, жадничать, творить подлости ради денег, присваивать то, что заработали другие – и все будет хорошо. Они никогда-никогда не станут плохими, они не будут убивать и унижаться ради богатства, они будут счастливы… И вспомнят наивных прадедов добрым словом…  

Нет. Это не внуки комсомольцев, не дети тех, кто прошел войну, кто умирал, строя будущее, это чужие, грозные силы, проснулись и смели с лица то, что строилось с такой наивной надеждой! Это то, что сильнее людей, сильнее идеи. Это – злые и подлые «бывшие», пришедшие из «одной из дальних колоний» смели огнем новую жизнь. Да неужели? 

«Мило это враньё». 

Все это сделали те самые внуки и правнуки, которых  не учили ненависти и лени, которым хотели передать светлое будущие, но не передали даже мечту… Те, которые отчего-то вдруг решили, что они лучше, умнее, и достойны большего. Некоторые это «большее» получили. Остальным стараются внушить, что мечты не было. Была кучка изгоев, которая угнетала и мучила сама себя,  в то время, когда остальные не знали нищеты, войн, эпидемий. И шли правильным путем, туда, где «ничего личного, только бизнес», туда, где «каждый  должен заботится сам о себе»…  

А, знаете, я не хочу в такой рай, пусть даже сытый. Оторваться от кормушки, чтобы посмотреть на звезды – еще тяжелее, чем мечтать, глядя на небо: «И на Марсе будут яблони цвести» (с). 

Спасибо стихотворению, спасибо его автору за те чувства и мысли, которые проснулись во мне при чтении.


Конкурсное произведение 35. "Тарабарский язык". Автор - Алекс Трудлер (Беер-Шева, Израиль).

trudler  


Скажу сразу: «Тарабарский язык», по моей версии – язык ангелов. Тот, изначальный, на котором первый человек давал имена. Все остальное – образы. И образы эти для меня были интересны и узнаваемы. Возможно, у других читателей этого текста они будут другими, для меня  картинка сложилась так.  Первая строфа:

«Я изучаю на спор тарабарский язык,

нёбо болит, и за небо подвешен кадык,

прошлое время уныло свисает с ушей,

я выгоняю себя на свободу взашей.» 

Какие-то сюрреалистичные картины, то ли в стиле Дали, то ли – Гойи…Откуда Гойя?  

Наверное, из этого:  

«Я горло!

Повешенной бабы, чье тело, как колокол,

било над площадью голой

Я – Гойя!» (с)

А, быть может, оттого, чтобы сказать «небо», надо стать небом, сказав «поле» - прорасти в нем бурьяном? Сказать Слово – и отдать часть соей души тому, кому даешь Имя?  И все в мире становится многомерным, изменчивым, и слова, которые ты произносишь, удивительны: «за славой спешащих славян»…А за ними, славянами, которые спешат, так же бодро ковыляет бабка с клюкой, голод, который не тетка, ветер, который уснет за рекой… Кажется, что-то из раннего Заболоцкого, где вещи, силы природы, живые, спешащие… Вот, интересно, читал ли Сальвадор Дали Заболоцкого?

Очень образы, которые идут дальше, намекают и на того, и на другого:

«Мирный будильник часами минутами спит», парадоксальная  строчка «Я провожаю молитвами выжатый день». Да, все верно. Точнее, верно обратное: «молитвами наполненный»…

«руки по локоть в свободе свисают плетьми» - руки в крови по локоть – нет, по локоть в свободе. В свободе? А  почему  плетьми? Да, свобода и плети -  в одном ряду, в одном абсурдном состоянии, там, где язык, слово, еще не изучены, где не установлены связи. «Я  

изучаю язык, позабытый людьми» 

И все – заново, все – как первые дни после творения. Найти смысл, найти связи. Изучить тарабарский язык, чтобы сказать слово.

И, рядом для меня, стоит другое стихотворение, которое, будь моя воля, я бы поставил рядом:


Конкурсное произведение 146. "Мой язык не мертв". Автор - Родион Вереск (Люберцы, Россия)

veresk  


Кажется, для поэта, писателя, самое страшное – замолчать.  «Покой, покой, и никаких волнений. И музыки, конечно, никакой»(с)  Эта музыка слова, музыка языка, может замолкнуть, и замолкает порой. И что с этим делать? Как найти путь, как найти себя на этом пути? Один мой друг, в частной беседе, как-то сказал, что стихи приходят, когда есть свободное от жизни время. Наверное, он пошутил. Впрочем,  это в минуты страсти, влюбленности, в дни потрясений, чтобы не кричать, можно написать. А  что делать, когда «жизнь как жизнь», отгорели страсти, утихли ураганы, окончились землятрясения?  Когда – покой? Отчего-то, в тминуты, когда я читал это стихотворение, мне виделся Булгаковский Мастер. Не в домике, обвитом плюющем, в современной многоэтажке – да полноте, на всех, кто не заслужил Света, отдельный дом уже не положен – провидцев  и мастеров стало много, не на один многоквартирный дом… Да, не у каждого есть Маргарита, не каждая готова, ради любимого  и на бал к Сатане, и  на ведьмовской шабаш. Но скажите, та, что рядом, что терпит часы и дни вдохновения и отрешенности, терпит дурной характер и сумасшедшинку,  та, что стареет рядом – не той крови? И что делать ей, когда у любимого наступает молчание?

* * *

Мой язык не мёртв – он просто не знает, куда идти,

Где земля, где трава, где озёрной воды чуть-чуть.

Холоден день под окном, одуванчик дик,

Тихо кругом, и вот я тоже молчу.

И ты молчишь. Солнечная полоса

Пол перечёркивает, яркая, как свеча,

И внезапно гаснет. «Будет гроза» -

Про себя говорю и продолжаю молчать.

И слова плывут, барахтаются, как шмели

В закисающем молоке. Вечереет. Мокнет земля.

Жизнь как жизнь. За стеной разгоняется лифт.

«Что за лето!» - скажет твой взгляд.

А на ощупь ты хрупкая, как растревоженный дёрн.

Хлопнула дверь на лестнице. Жизнь как жизнь.

Стук в подоконник - то ли дождь, то ли время идёт.

Как тут быть? Что сказать? Если знаешь – скажи, скажи. 

Стихотворение читается на одном дыхании, но есть строка, о которой мы говорили с Александром Спарбером…

«А на ощупь ты хрупкая, как растревоженный дёрн» 

Позволю себе привести часть разговора:

«Как-то неуютно от этой строки. Не в начале, не в конце стихотворения – ближе к середине, к «золотому сечению», там, где запоминается, сразу миную сознание, как тот посыл, что должен был сказать автор непосредственно в душу, минуя слух и взгляд. А строка – выбивается из остального стихотворения, какая-то…не такая, спорная…«На ощупь»…Что-то в этом слове судорожное, резкое, ведь можно было написать «Под рукой ты хрупкая» - нет, автор написал именно так, и в этом образе, «на ощупь», резкое, взволнованное движение…

«хрупкая, как растревоженный дерн».

«Дерн» - вроде бы понятно, верхний слой, ковер травы со сплетенными корнями…Живое (трава) и неживое – земля, два в одном. Нет, наверное, все же больше живое…

«Растревоженный дерн» - взрезанный, ножом или плугом, вышедший из состояния относительного покоя, когда трава «просто» растет, без катаклизмов. Катастроф, изменения. «Растревоженный» – как будто снятая кожа с земли, она может прижиться обратно, может засохнуть, увянуть, погибнуть, если не будет – земли и воды…

Получается, автор, вместе с ЛГ, судорожно трогает героиню(возлюбленную?), как траву, «живы ли корни, не оторвалась ли от земли, не умирает ли в своем безмолвии?»

Опять, все это – только образы от строчки. В отрыве от стихотворения – воспринимаются хуже…

Но, быть может, только неудачная строка, а мы домысливаем? А, быть может – специально, чтобы вызвать, сначала неприятие, потом – мысль, немного «разбудить» стихотворение? Мне показалось, что именно для этого – заставить вернуться, перечитать, домыслить...»

И вот уже, когда я готовил этот обзор, ко мне пришла такая мысль: а ведь наше счастье, то, которое мы не замечаем, то, которое «жизнь как жизнь» - оно хрупкое…И, если герой стихотворения обращается к счастью, хрупкому и непостоянному, уже растревоженному молчанием, если он – гладит его, успокаивая, удивляясь непрочности? Хрупкое счастье, непрочное, нежное…

И стихотворение – тонкое, печальное, незамеченное…

*

Мы продолжаем разговор о стихотворениях Кубка. В зимнее межсезонье, между двумя конкурсами, есть время и настроение остановиться, оглянуться и еще раз перечитать хорошие стихи. Надеюсь, что  к разговору о полюбившихся стихотворениях присоединятся и другие читатели. Думаю, это прекрасный повод для неторопливой беседы.

Ваш – В.Г.

 

 

 

 

 

 


.