Живет в Сиэтле (США). Визитная карточка автора, желающего принять участие в 1-м туре конкурса.

Когда я состарюсь, уеду жить на Таити

                         Мы будем жить с тобой на берегу,
                         Отгородившись высоченной дамбой
                         И.Бродский

Когда я состарюсь, уеду жить на Таити.
Найду у воды две пальмы, и натяну гамак,
и ты ночами будешь слышать мое: — Войдите,
на обещающее твое: — Knock-knock.

Стакан молока, четвертинка свежего хлеба,
и смыслом наполнит ночь совсем не дверной косяк.
Чайки - закройщики хупу выкроят нам из неба,
и будут ходики напевать: — тик-так.

Не станем, по Бродскому, прятать Эдем за дамбой,
ведь остров есть остров, он со всех... окружен водой.
Будем месить влажный песок, вечерами самбой,
оттиски танца слижет ночной прибой.

По четным ты будешь ходить на местный базарчик.
А я, как всегда, на пристань: лодки с уловом ждать.
Выберу к ужину форель, пропущу мерзавчик,
и снова в гамак, - в родную отчизну-мать.

Я самым ленивым поэтом стану на свете.
И пусть потом скажут: — жизнь прожигал в гамаках.
Одна трубка мира предпочтительней всех мачете,
чтоб реже в "Ох" превращалось бы наше: "Ах!"

Любимая, время над нами будет не властно, —
на острове смерти нет - есть жизнь у большой воды,
и горизонт там вертикален, и мы, согласно
этому, с вечностью перейдем на ты.


Бабушкина шкатулка

Я помню печь и с вареньем булку.
Комод-ампир, а на нём шкатулку.
Помню, штукаря, от бабушки драпал,
и варенье с булки капало на пол.

Пейзаж комода: слоники слева,
справа - волк и голая дева.
Гвоздь в стене, диагональю тулка,
под ней лучилась в ночи шкатулка.

Полная тайн, серебра, туркозы,
камней драгоценных? Но вдруг под вечер
бабушка молвит: "В шкатулке слёзы
мои хранятся. Никто не вечен.

Спина не гнётся и ноги не ходят,
я жизни этой хватила лишку,
скоро помру, обещай не шкодить,
удача не ловится на мормышку".

Я, не желая бабушке смерти,
решил ускорить процесс открытий.
Всего три шага - от "хочу" до "не смейте" -
вместили в себя череду событий.

Сначала я гвоздик искал в чулане,
затем над ним проводил камланье,
а после с опаскою, словно в воду
ступая, себя подводил к комоду.

Шкатулка открыта, но в ней ни слезинки,
а вместе стянуты вдоль резинкой
от деда, что был любим и присен,
медаль за отвагу и связка писем.


В ожидании света

Холода настали, бездомным невмоготу
туманными ночами. Сейчас бы в лето,
в Маями, в крайнем случае, в Боготу,
но, к счастью, тебе не купить билета.

Расслабься, поправь на себе суму.
Ты - реквизит, принадлежащий городу,
и нужна всем, суть, в отдельности - никому.
Не пытайся перетаскать в карманах гору ту,

ибо жизнь помчится, переходя в галоп,
роняя пену у ленты финишной
весело, будто парашютный строп
обрезан, и ты из реалий нынешних

выпадаешь в реальность совсем иную,
откуда дороги тебе не найти:
ни назад, ни к Богу, ни за углом в пивную,
даже если ты с Богом уже на ты

и считаешь себя частью пейзажа
последних тринадцать миллиардов лет.
Сколько раз ты сгорала заживо?
Из каких состоишь ты звёзд и планет?

Что остаётся тебе, Душа?
В Калифорнии, где-то под Санта-Ана,
задрать очи в небо, о сиротстве своём блажа,
на скамье у Тихого океана?

Либо, движением не оскорбив покой,
застыть в тощем теле анахорета,
и будет неважно, потомок Сима или другой, -
прозрел в ожиданьи света.





{jacomment off}