Стихотворения, предложенные в ТОП-10 "6-го открытого Чемпионата Балтии по русской поэзии - 2017" членом Жюри конкурса. Лучшие 10 стихотворений Чемпионата Балтии будут объявлены Оргкомитетом 6 июня 2017 года.
1 место
Александр Ланин, Франкфурт-на-Майне (Германия)
Ной
Морщинистая скатерть в пятнах рыб,
Пора за стол, пожалуйста, коллега.
Безудержно плодятся комары
В щелях ковчега.
Довольный гул пронёсся по рядам -
Профессор пьян и опыт неподсуден.
Придонный ил течёт по бородам
Других посудин.
Уходит голубь дроном в полутьму,
В ночник луны на двести сорок люмен,
И Ярославной плачет по нему
Голубка в трюме.
Пророкам не пристало бунтовать,
Когда бы не количество полосок,
Когда бы не проросшая трава
Из влажных досок.
И капитан невыносимо рад,
Танцующий по палубе в халате.
Ему уже не нужен Арарат -
Ковчега хватит.
Что царствие - земное ли, иное?
Проблемы бога не волнуют Ноя.
2 место
Ремизова Ирина, Кишинёв (Молдова)
Про курочку
соблюдая меру и черёд,
выбирая плевел високоса,
курочка по зернышку клюет
времени рассыпанное просо,
только слышно: клювом стук да стук,
будто в нощь Крещенскую гадает...
думаешь – мешок запечный туг,
а потычешь пальцем – опадает.
и не перепрятать, вот беда –
ветхая холстина разорвётся...
скатное пшено – не лебеда,
жито не родится, где придётся.
каждому отсыпано – бери...
рябенькая курочка-несушка
клювом костяным стучит внутри,
словно заведённая игрушка, –
подберёт последнее зерно,
горькое, не давшее пророста,
запоёт и вылетит в окно,
превращаясь в птицу-алконоста,
полчища лазурных мотылей
разметая крыльями, поколе
не взойдёт над крышами полей
золотое солнечное поле.
3 место
Анатолий Столетов, Уфа (Россия)
Маршрутка
Два рыжих медяка дать за проезд в маршрутке
и выйти на проспект, оглохший от ворон,
шагнув в бетонный бред не вне, но в промежутке...
Других - не торопись, вези, мой брат харон.
Пока еще иду, забыт и неприкаян,
а горло лишь слегка сжимает смерти жгут,
помедленней езжай, мой торопливый каин...
Пусть авели еще немного поживут.
С прохожим о любви заговорить стихами,
увидеть, как в глазах заплещется душа.
Читай побольше вслух, мой скромный брат мухаммед...
Пока растут стихи, земля так хороша.
Пока еще я здесь, живу и полон срама,
и тлеет уголек под ребрами в груди,
сансару покрути, мой темный гаутама...
Сидящих за спиной нирваной не грузи.
На ветке - клюв раскрыт - торчит осенний ворон,
Сыр мира обронив, вещает о пустом.
Улиткой, мой басё, ползи по склону в гору...
Пусть даже этот склон окончится крестом.
4 место
Сергей Черсков, Донской (Россия)
Дальней дорогой
Дальней дорогой сшиваются города.
Спит на переднем сиденье моя родная.
То, что – моя — родная, – она не знает.
И не узнает, конечно же, никогда.
Зашевелилась — проснулась. Поговорить
Хочется с ней: до разлуки доедем скоро...
Ну, котелок мой дырявый, давай вари,
Выдумай тему для свежего разговора!
В мире, наверное, нет дурака глупей.
Тщетно ищу интеллект пятернёй в затылке.
Вдруг она обернулась и:
— На, попей.
Я говорю:
— Давай.
И беру бутылку.
Мне бы на море, я не был там никогда.
Пусть мне приснится, как волны ласкают кожу.
Пусть мне приснится, что мы не разлей вода.
Не разливай нас по разным стаканам, боже.
5 место
Анонимная подборка 283
Прорастая в весну
Когда заснеженная наледь
Творит торосы из теней,
Так хочется халат напялить.
Да и носки – пошерстеней.
Залечь на дно – во мглу дивана,
Взять книгу. Можно не одну.
И тихо прорастать в весну,
Лелея сны апрелемана.
И знать, что хмари выйдут вон,
А следом хвори сгинут в Тартар.
И залучится небосклон,
Смеясь над шутками dell'марта.
И грезить, что наступит мир –
Забьют фонтаны из зениток...
Басё отложен и Шекспир.
Пьют чай Офелия с улиткой.
Огонь, свернувшись в очаге,
Сопит, хвостом укрывшись лисьим.
Зима, любуясь перволистьем,
Уходит в рваненькой пурге.
6 - 10 места
Майя Шварцман, Гент (Бельгия)
бабушке
Вот, говорит, смотри, тут в комоде пачка
грамот, я сохранила, хотя по правде
лучше б муки давали, пусть не калачной,
где уж, а для баланды хоть на заправку.
Так у меня б не померло сразу двое.
Здесь, говорит, под донышком тайный ящик,
справка, что не виновен. Ведь нам покою
не было от шнырявших кругом, косящих.
Фридрих расходную книгу вел по-немецки,
так и её подмели: на расстрел, сказали,
хватит с лихвой австрияку. Потом кузнец-то
передо мной винился. Ему кирзами
премию дали за зоркость, а тоже сгинул.
Брат разыскал меня: это письмо, пожалуй,
в сорок восьмом пришло, с беглым лезгином.
Я даже брать боялась. Такой поджарый
помню, он был, угрюмый, болел утробой
да на восток молился, а только Грету
всё же увёл мою, и пропали оба.
Он-то в папахе письмо и привёз в то лето,
видишь, храню, а писано было сразу
после войны; надеялся Курт обратно
вызволить нас. Конвертик я пуще глазу
прятала, в кадке с солью, ведь я про брата
слова не проронила. В комендатуре
я отмечалась до пятьдесят шестого,
а не сказала. Сразу бы притянули.
Всё, говорит, запомни и дай мне слово,
что не забудешь: вот тут ключи запасные,
здесь, на пристеночке, пальцем легко нащупать,
а незаметно. Домыкаю до весны ли,
трудно сказать, да ты погоди, не хлюпай;
денег вот здесь немного, а тут в мешочке
чистое всё: покрывало, платок с каймою,
платье и метрика. Вы уж не опорочьте,
если однажды дверь, говорит, не открою.
Вадим Смоляк, Санкт-Петербург (Россия)
* * *
Память — жилетка на тыщу кармашков,
Всячины всякой полна.
Вот коридоры больницы Семашко,
В окнах скучает луна.
Белый халат на плечах у Алены
И белизна ее плеч
Где-то в кармашке лежат удаленном,
Дабы подольше сберечь.
Вот перелеты на юг и на запад,
Чаячий гомон и бриз.
Вот неотвязчивый северо-запах
Пота и водки Ливиз.
Вот я бегу молодой и кудрявый
На дискотеку в ДК.
Вот угоняю соседскую «Яву»,
Но возвращаю пока.
Вот аромат свежесорванных яблок,
Мама печет пироги.
Вот я по луже пускаю кораблик,
Встав на четыре ноги.
Вот от отца получил на орехи,
Вытер слезу рукавом...
Дальше в кармашках зияют прорехи.
Вроде и нет никого.
Анонимная подборка 242
Орех
Бывало, посадишь поближе к теплу, чтоб рос
высоким и сладким ‒ под солнечный самый бок –
идет себе к небу вразвалочку, как матрос,
и лист его кожист, и корень его глубок.
Лелеешь и холишь, нашёптываешь слова,
заводишь кукушку, считающую до ста, –
и не замечаешь: вокруг не растет трава
и нет по соседству ни деревца, ни куста...
Внутри его море, и чувствуешь, как в груди
все больше простора – какое гнездо ни вей:
обрюзглые тучи в кошелках несут дожди,
и сорные бабочки вьются среди ветвей,
и весело так, будто в кровь подмешали свет,
и ласточки смотрят из-под голубых застрех...
... Приходит, садится за стол, говорит: привет!
и ты раскрываешь ладони: смотри, орех!
Две лёгкие лодки – неточеные борта,
сорвали по осени – будто бы век спустя:
внутри лишь иссохшая горькая чернота,
да полуистлевшее бабочкино дитя.
Елена Наильевна, Самара (Россия)
Модель для Модильяни
Я на кожаном диване,
как модель для Модильяни,
развалилась и лежу,
развалилась на кусочки -
в ночь бессонную у дочки
было много куражу.
Замерла: ни с боку на бок,
ни накрыться (хоть и надо б),
ни ногою шевельнуть.
Я не злюсь, не улыбаюсь,
выключаюсь, вырубаюсь,
лишь вздымают вдохи грудь.
Ни эмоций, ни желаний,
всё модельней, модильяней
(с погремушкой у виска)
становлюсь я с недосыпа,
на диван себя рассыпав,
уронив и
расплескав.
Елена Наильевна, Самара (Россия)
Он был роднёй моей родни
он был роднёй моей родни
мы оставались с ним одни
и он шептал мне: Лика
пойдём за земляникой
и шла, не чувствуя вины
глаза-то были влюблены
и цвета апатита
ну как же не пойти-то
и на пригорке, позабыв
что шли по ягоды-грибы
да ясно, что предлог же
устраивали ложе
он был так нежен мне, так люб
мы наслаждались болью губ
и дерзостью, и силой
которая сносила
я улетала в облака
от позвонка до позвонка
пронизанная током
пропитанная соком
пастушья сумка и полынь
давай, со щёк румянец схлынь
душа, сожмись в комочек
и застегнись замочек
с помятых пастбищ шли стада
он провожал меня когда
оглядывались тётки
сын агронома всё-тки
