Десятка лучших конкурсных стихотворений от члена Жюри 1-го тура Международного литературного конкурса "6-й открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии - 2017". И комментарии.
ТОП-10
члена Жюри 1-го тура
Международного литературного конкурса "6-й открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии - 2017".
Внимание!
Имена авторов анонимных подборок будут оглашены 6 июня 2017 года в Итоговом протоколе конкурса.
Я не старалась стремиться к "объективности" при выборе стихов. Заключение этого слова в кавычки уже само по себе говорит, почему. Основным критерием было старое доброе горячо/холодно, или, если сказать точнее: горячо/тепло/никак. Потому что если от стиха "холодно", то это то же самое "горячо".
Это самый простой и, на мой взгляд, правильный способ первичного отбора: берёшь стих, прикладываешь "к животу", совсем как грелку, и животом же ощущаешь... что-нибудь. Или не ощущаешь ничего. Только сыпучий шелестящий наполнитель из букв.
Таким вот образом я набрала отличный топ-132 ощущабельных (для меня) подборок, который мне было бы не стыдно и даже как-то гордо отправить дальше, в большое плавание навстречу Большому Жюри.
Но так много нельзя, пришлось очень сильно сокращать свой лонг, и вот тут уже пошёл в дело критерий техники. Включилось рацио, отступавшее в тень на время работы "животных рецепторов", начало кропотливо и дотошно перебирать нюансы, плюсики и минусики во внутреннем устройстве стихов.
Таким образом, техника, ее уровень или как минимум наличие, тоже сыграла значительную роль и в итоге оказалась решающей: при окончательном отборе топа-32 пришлось опираться именно на неё.
То, что помимо топа подборок Оргкомитетом предусмотрена ещё и десятка стихов, – на самом деле, очень замечательно и мудро. Без этой чудесной "опции" было бы совершенно не ясно, что делать с подборками, которые понравились ровно на одну треть. Но очень понравились. Но одним-единственным стихотворением. Или двумя.
Благодаря наличию Десятки вопрос о судьбе этих прекрасных одиночных стихов снимается.
Десятка (в моем случае; не знаю, как с этим обстоит у других членов жюри) – ещё более субъективный, обоснованный на еще более личностном, "внутряном", выбор стихов, чем даже топ-32. Представленная мной десятка гораздо больше говорит обо мне самой, чем о "качестве данных текстов", "уровне данных текстов" и прочих "данностях", в коих измеряется поэзия в условиях конкурса. Может, были стихи круче, ярче, мастеровитее, но полюбила я именно те, что полюбила.
Еще одна, последняя ремарка: в Десятку я не стала включать тексты из тех подборок, которые вошли в мой топ-32. Мне хотелось выделить и отметить как можно больше хороших стихов, представленных на этом Чемпионате, поэтому я не стала дублировать «почётное упоминание» текстов из топа ещё и в Десятке. Десятка – для текстов не менее достойных. Но не вошедших в топ.
1 место
Конкурсное подборка 242.
Матушка-бузина
Не по колодам пней
считаны дни-рубли...
Нет никого сильней
сбросившей снег земли:
лебедь из рукава,
из табакерки черт –
выскочила листва
в тысячу разных морд.
Душки лесной ушко
с грубым продольным швом
слышит: забыть легко
мёртвому о живом –
если земля, то нет
ни пустоты, ни мги:
ходит по травам свет,
так, что слышны шаги...
Вывернувшись – гнедым
из воровской узды –
пьют забродивший дым
каиновы сады,
редкий пчелиный гуд
вьётся по миндалю...
Божьих коровок жгут
и листокоса-тлю.
Ветреный барабан
бьёт-не даёт забыть:
смётан и мой кафтан
на травяную нить.
Просто игла в руке
матушки-бузины
встала в одном стежке
до навсегда весны.
Среди огромного количества стихотворений о весне, присланных на конкурс (оно и понятно, конкурс-то весенний) это порадовало больше всего. «Лебедь из рукава, // из табакерки черт –// выскочила листва // в тысячу разных морд» – удовольствие от прочтения этих строк идентично удовольствию, которое я испытываю при виде настоящей, реальной листвы, пробивающейся из почек. Полный и абсолютный знак равенства. Здесь даже не радость узнавания, а ликование узнавания какое-то. В общем, от этих строк душа во мне просияла. Остальные тоже не подвели, не разочаровали. Стихотворение безупречно от начала и до конца.
2 место
Юрий ГЛУХОВ, Москва (Россия)
Потерянный, рассеянный
Жил человек рассеянный на улице Бассейной.
С.Я.Маршак
Утром я долго глядел на дрожащие руки:
Странные ссадины, с кем-то вчера я подрался?
Стал одеваться, всё путал рубашку и брюки.
Радио хрипло орало фокстроты и вальсы.
Сложный паркетный узор - шел и вдруг потерялся.
Кто-то был рядом. Была. Но теперь только эхо,
Тени и пыль, бутербродом - фокстроты и вальсы...
Выпал на час, возвратился... Я должен уехать.
Это пальто мне мало, но, пожалуй, надену.
Буду худеть. И ещё отпущу я бородку.
Стану, как демон, красив - хоть сегодня на сцену!
И вместо шляпы пристрою себе сковородку.
...Пялились люди в метро - сковородка сползала,
Не по размеру, как видно - смешно и обидно,
Выбросил в мусоросборник уже у вокзала.
Зря! Надо было отдать старичку-инвалиду.
Ветхое здание, здесь продаются билеты,
Но без билетов катаются белки и зайцы.
Можно сесть в поезд и мирно проспать до рассвета,
Можно поехать и с кем-то навеки расстаться...
Выпал на час - на стене лабиринты из трещин.
Вновь возвратился, ещё раз вокруг осмотрелся:
Пёстрой мозаикой люди, вагоны и вещи,
Много вещей... и холодные, страшные рельсы.
В темный вагон обреченно ныряю, как в омут.
Здесь полумрак лишь закатом осенним подсвечен.
Можно заснуть, от себя убегая из дома,
И просыпаться в надежде на новую встречу.
Знакомая всем и каждому «забавная» история про Рассеянного с улицы Бассейной предстает здесь совсем в другом, непривычном виде. В этой истории, оказывается, не так уж много смешного. Впервые понимаешь, о чем она на самом деле. Жуткая изнанка ее «забавности» стирает с лица читателя уже приготовившуюся расцвести улыбку. Одиночество, страх, слабоумие, неприспособленность к жизни в этом мире – мире «нормальных людей», смеющихся над тобой и тычущих в тебя пальцами. Попытка «уехать» от этих людей в отцепленном и давно заброшенном вагоне.
Мне понравилось, как точно автор выбрал материал для передачи этой загнанности в угол человека, чье сознание «рассеяно». Как сместил ракурс от привычного и смешного с детства – до вызывающего смятение, тревогу, душевный дискомфорт.
3 место
Конкурсная подборка 305.
Угольки
Девочка, видишь, как в старой печке
Пляшут волшебные человечки?
Мамка стирает бельё на речке -
Сдвинешь заслонку?
Станешь в сторонку?
Жарко нам, девочка, очень жарко.
Огненных братьев тебе не жалко?
Близко стоишь со свечным огарком:
Нравится братьям
Белое платье.
Голодно, девочка, нам и тесно.
Ты учинила лихую месть, но
Мы отстрадали удел свой честно.
Съесть не дала ты
Старую хату.
Гибнем мы, девочка, гибнем. Стынем.
Мёртвой золою лежим отныне.
Пепел – последнее наше имя.
Мы одиноки.
Вышли все сроки.
Воют собаки, собаки лают...
Злая ты, девочка, злая, злая!
Скажешь: «Послушной всегда была я!»
Всю бы деревню –
Карою древней!
Глупая девочка... Выйдешь замуж,
Деток родишь мужику, а там уж!..
Мы до конца доиграем драму:
Прыгнут из печки
Красные
Человечки...
Есть стихи, в которых человек заигрывает с бездной, есть – в которых наоборот. Здесь бездна заигрывает с человеком, ребёнком, выбрав момент, когда он наиболее уязвим, оставлен без присмотра взрослых и готов ее слушать. Мне вообще очень близка и интересна эта тема: ребёнок и мир неодушевленных (казалось бы) вещей и явлений, которые пытаются установить с ним контакт и подчинить своей воле. Этакие вылазки неких сущностей, аки татей, из другого измерения.
Огонь здесь – то же самое, что Лесной царь в балладе Жуковского. Только в данном случае противостояние заканчивается победой ребёнка: девочка устояла перед чарами, и тати-угольки с шипением ретировались, пообещав вернуться и спалить хату позже. Здесь очень точно передан особый тип детского мироощущения: жизнь как саспенс, под наблюдающими взглядами того, у чего и глаз-то нет: вещей, теней, рисунков на обоях и т.д.
4 место
Анна СИТНИКОВА, Смолевичи (Беларусь)
Когда-то в феврале...
Пока я спал, прошла семья оленей,
Сквозь спальное окно, наискосок,
Отбрасывая призрачные тени
На потолочный купол,
Пол
И стены,
Дубовый шкаф,
В заснеженный лесок.
Пока мне снился космос, звёздный холод,
Чужие люди с чуждых нам планет,
Земной паук творил ажурный полог –
Вселенная росла,
А с книжных полок
Смотрели боги-слоники.
На свет
Фаянсовой луны летели мушки,
Пылинки,
Бормотальные слова,
Фланелевый медведь шептал на ушко:
«Уйдёт плохое...»
Расцветала в кружке
С остывшим чаем терпкая трава...
И всё имело смысл волшебной ночью,
Случившейся когда-то в феврале...
А утром
Пил я чай с пыльцой цветочной
И видел след олений, рядом – волчий,
Застывшие узором
На стекле.
Понравился этот множественный наплыв образов друг на друга: комнаты со всеми предметами обстановки на заснеженный лесок, лета на зиму, слова "окно" на слово "спальня" (в результате чего получилось очаровательное "спальное окно"). Здесь, мне кажется, поэзия представлена во всей своей прекрасно-хрупкой бесполезности, нефункциональности. О чем этот стих? Просто грёза не то на грани пробуждения, не то засыпания. Оптический сдвиг. Но не в этом ли сдвиге сама суть поэзии? "Нет, не в нём!" – возможно, скажете вы. Ну... ну и пусть! Все равно красиво.
5 место
Конкурсная подборка 245.
* * *
мы юность ели с ножа.
эти ночные рыбалки, свидания под луной,
и ты, лопоухий герой,
обжигаешься обнаженной девичьей плотью,
как горячей ухой.
лунные мальки беснуются в распущенных волосах,
стог сена скрипит и мерцает,
синеют на грядках капустины, жабьи жемчужины.
сердца — две вишни — срослись боками
клейкими, лиловыми, с гнильцой взросления.
о Господи, верни ювенальное вдохновение,
синий мир на соломенных слонах,
городок в буйных садах,
и яблочным уксусом пахнет летняя кухня —
парусник застекленный,
комариные укусы, река, река, река...
лета солнечная гильотина
облизывается золотыми лезвиями, и вы —
фигурки
из коричневой сахарной глины
над бездной голубой —
учитесь писать телом и душой,
как первоклашки — шариковой ручкой
простые слова:
люблю, друг, прости, навсегда, никогда,
да пошла ты на.
пока ты молодой -
микрофон тишины включен,
вход свободный — иди и неси всякую чушь.
но ты меня не слушаешь...
юность, я чувствую твой взгляд:
оранжево-красную точку
лазерного прицела...
Объёмный, выпуклый, данный в чувствах, ощущениях и верлибрах мир юности и лета, увиденный ретроспективно – кем-то, кто оглянулся. Не знаю точно, кем именно, но не могу не догадываться. Если ошибаюсь, буду сильно удивлена.
Больше всего понравилось: "лета солнечная гильотина". Эта гильотина упала и обрубила последние сомнения по поводу того, включать ли это стихотворение в свою десятку.
6 место
Ирина ЗИНОВЧИК, Рига (Латвия)
Улица
Уличная мозаика, сложенная из холодного ветра
и сломанной лавки на автобусной остановке,
распадается на осколки, оседает на расстоянии метра
от взлетающего парусом полотенца, сорвавшегося с веревки.
Лает одетая в комбинезон, выжившая из ума йорктерьерша,
бредущая за своим невидимым человеком,
который поджидает ее за углом или другим поворотом, конечно;
но йорктерьерша нервничает, потому что не очень уверена в этом.
Дышит пустая улица, выметенная до паркетного лоска,
продвигается ровным километро-парсеком
до покрытого разноцветной россыпью ближнего перекрестка,
и ищет, ищет своего человека.
Стихотворение одного жеста – коим является порыв ветра вдоль (поперёк?) улицы какого-то неведомого мне, условно-заграничного города. Не маленького уютного европейского городка, а большого (километро-парсеки) города, состоящего из просторных и одинаковых кубов пространства. Жест ветра подхвачен и как бы продлён взлетевшим полотенцем, озвучен тявканьем "выжившей из ума йорктерьерши", которая ищет здесь "своего человека". Здесь – то есть на этой улице, которая тоже "ищет своего человека". Не знаю, в чем прелесть всего этого, взятого вместе и сразу, возможно, в неочевидности и в то же время несомненности связей между всеми "компонентами" этой картинки, на которую указал одним взмахом ветер, и мы инстинктивно повернули головы... Но прелесть, безусловно, тут есть, и зовётся она поэзией.
7 место
Конкурсная подборка 310.
* * *
Если мне на мой десятый оказался занят лифт,
я не чувствую досады, хладнокровен, терпелив.
Шаг за шагом по ступеням, в пять минут по этажу,
с любопытством и сопеньем потихоньку восхожу.
Эти лестницы вобрали сто идей и сто картин,
философские спирали и примятый серпантин.
Эти ящики Пандоры, эта скрытая среда -
лишь сантехники да воры знают правду иногда.
Равнодушно и без злобы на прогулочную блажь
смотрят плоские циклопы, по четыре на этаж.
Прежде слепо доверяли, а теперь всё по-людски:
повелось дружить дверями, через зоркие глазки.
Речи слышатся в подъезде грозной музыкою сфер -
это выпили по двести Цицерон и Демосфен.
Постигают мир из дома и всегда убеждены,
что поверхностная догма лучше ложной глубины.
Вдоль торжественных событий, мимо детской чехарды,
мимо будничных соитий, сновидений и еды.
По жилому захолустью мимо, мимо, только лишь
догоняет острой грустью запах старческих жилищ.
В закутке перед десятым заповедные места -
здесь полуночным десантом оседает нищета,
да опять сосед-придурок, алкоголик и аскет,
непотушенный окурок бросил в мусорный пакет.
Онемела месса Баха, поднебесные смычки.
Одинокая собака заскулила от тоски.
Всем пока, «буэнос ночес» галерее типажей,
пирамиде одиночеств ростом в десять этажей.
Как взойду я той пустыней, так возвышусь, одолев
и тщеславие с гордыней, и уныние, и гнев.
Стану мудрый, стану чистый, сам себя преобразив,
как другие альпинисты, Моисей или Сизиф.
Чтоб увидеть и услышать ойкумену целиком,
До убежища под крышей хорошо дойти пешком.
Здесь на стенке кем-то мудрым нацарапан Иисус,
и отсюда ранним утром я на лифте унесусь.
Очень прилежно сделанное, добросовестно организованное автором "погружение" в мир божественной комедии на современный (л)ад. Причём прилежность и добротность здесь не являются ругательствами. Автор построил стих – как строят дом. Провёл меня по этажам этого дома, рассказав о нем подробно и поэтически информативно, событийно. На каждом этаже что-то я для себя нашла. В каждой строфе мне было интересно. Концовка – просто блестящая! Хотя "нацарапан Иисус" – это на грани. Увидеть имя Божье в традиционном слове на "Х", которое обычно царапают на стенах, это очень дерзко. Но не "тупо дерзко", а со смыслом, концептуально. Лично мне кажется, что это здесь уместно и хорошо.
8 место
Наталия ПРИЛЕПО, Тольятти (Россия)
Корова
В памяти пятнами – розовые цветы.
В мутной воде стакана – пустые стебли.
Бабушка жалилась – лето совсем остыло,
И невесомо садилась на край постели.
В памяти – пятна коровьей тугой спины,
Трепет боков, выступающая хребтина.
В сене корова лесную искала сныть.
В старой закуте пачкалась паутиной.
Были рога у коровы остры, характер – крут.
А по ночам на погоду болели ноги.
Бабушка видела солнце в глазах ее круглых.
Солнце – не солнце, а масляное пятно.
Трубы печные под вечер дышали дымом.
В лунки копыт осыпалась сырая пыль.
Воздух был полон полыни и лебеды.
Тлели за лесом солнечные опилки.
Тронешь траву – и в ладони въедалась медь.
Бабушка край занавески неловко комкала.
Долго ждала корову и не заметила,
Как заболела пылью и сквозняком.
Путала месяцы, слушала голоса.
Замкнутый дом отзывался темно и жутко.
Я ведь совсем не умела ее спасать.
Сяду на край постели и так сижу.
Пятна сливаются в серый, теряют вес.
Бабушка вешает выцветшие занавески.
Лес ей – сегодня и завтра – такой же лес.
Розовые цветы вдоль горячих рельсов.
Иногда по ночам сквозь далекий-далекий лес
Переломанным голосом плачет моя корова.
Костяными ногами отчаянно землю месит.
Помню пятна ее, выступающую хребтину.
И во мне просыпается что-то страшное, нехорошее.
Что-то звериное.
Пятна коровьей шкуры в памяти старой женщины, "бабушки", уже умирающей и не встающей с постели – это самое сильное место в стихотворении. Вокруг него всё собрано, на мой взгляд.
Бабушка знает расцветку своей коровы, как географ – карту Земли. Помнит ее с закрытыми глазами – с предсмертно закрытыми глазами. Что видела чаще всего перед собой на протяжении всей жизни, то и проплывает прощальным бредом. "Пятна коровьей тугой спины, трепет боков, выступающая хребтина..." Хозяйка как бы продолжает идти за своей коровой – так и уходит в смерть. Очень сильно все это написано, очень тонкое во всех смыслах наблюдение – и психологически тонкое, и, если можно так сказать, онтологически... Браво, Наталия! У меня тоже есть бабушка, у которой всю жизнь была корова (не одна и та же, разумеется; разные), и я знаю о чем говорю.
Вот концовку я не поняла. В ЛГ просыпается что-то «нехорошее, звериное». В каком смысле? Ненависть к корове, чью спину вынуждена была созерцать бабушка? Мол, ничего кроме этой пресловутой спины в жизни и не видела...
Тут мое представление об отношениях бабушек и их коров-кормилиц кардинально расходится с авторским. Если я правильно его поняла, конечно. А если нет, то прошу автора пояснить, что имелось в виду под нехорошим чувством к корове.
9 место
Ника БАТХЕН, Феодосия (Крым)
Кошка с собакой
Кошка любит место. Ковер, диван,
Бельевую тумбу, щелчок карниза.
Ей плевать - Наталья или Иван
Будут снизу. Кошка всегда вверху,
Греет зад на мягком и колыхучем,
Выпускает когти, поймав блоху,
Ест уху. Или не ест уху.
Поднимает морду к тяжелым тучам:
- Мяу, Бог?
Наверно он ей мяучит.
Учит жить
От марта пешком до мая.
А собака это не понимает.
Псина ходит следом где-ты-я-тут,
Ловко ловит косточки на лету,
Мордой обслюнявливает штаны,
Хрипло дышит в пропасти тишины.
И прощает - отпуск, завод, сто грамм,
Долгие походы к чужим горам,
Раму, Магомета и Харе Бо,
Глупый шарик, громкий и голубой.
Скажешь "фас" - и псина рванется в бой.
Скажешь "голос, дура", "умри", "служить" -
Псина продолжит жить.
Ей плевать - Наталья или Иван,
Гладкие паркеты, ковер, диван,
Лишь бы ждать, подремывая, рыча,
Ласковый скрип ключа,
И идти - сквозь сумрак, туман и муть.
Кошки этого не поймут.
Сбросить чашку на пол, пролить кефир,
Засорять эфир и сожрать зефир,
Оцарапать шею, порвать чулок,
Обежать все стены и потолок.
И увидеть смерть - не ее, мою.
И сказать - постой, я тебе спою.
И мурчать, пока за цветной дугой
Не уйдет она, или я другой.
Псине без людей тяжело дышать,
Кошки могут прятать и провожать.
Шатко-валко.
Падал почти до дна.
Было девять. Нынче всего одна.
Пей, хозяин, теплое молоко,
Умывайся - и на покой.
Завершилось время сует, невзгод,
Милый дом уже непохож на сквот...
Мы с тобой - словно пса и кот.
Вот ещё одно стихотворение о человеческом зверье. О ближайших зверях человека – собаке и кошке. Здесь я как читатель просто расслабилась и получала удовольствие. От особой оптики Ники Батхен, от этой насыщенной яркими красками абсолютной прозрачности, легкости, куража, остроумия, "танцевальной походки" слов. Поэтому просто – мое спасибо!
10 место
Юлия МАЛЫГИНА, Москва (Россия)
В ожидании инициации
Они говорят: «побеждает смерть».
Они щёлкают пальцами,
закрывают рояль —
звуков нет.
В темноте.
Она устаёт. Накрывает клеть —
выход есть — занятно как (!) —
накрывает клеть —
выход там,
где накрыли клеть.
Пуст квадрат, даже цвет ушёл —
обесцвеченный не звучит.
«Замолчи, заучи», —
пусто — «т-с-с-с» —
Кто-то выключил свет.
Солнце взошло.
Мне бы хотелось отметить это стихотворение. Возможно, ему не хватает техники, пары точных штрихов, чтобы все вспыхнуло и возникло. Центральный образ, птичья клетка, накрытая платком, – символ окончательной, предельной безвыходности. Прутья решетки исключают движение вовне, накинутая сверху материя делает безвыходность непроглядной, сгущает ее до полного мрака. "И вот тут-то,- говорит автор, - и есть выход. Это и есть выход". И мне кажется, я понимаю, что он имеет в виду. Но мне хотелось бы большего. Чтобы мне не просто указали на имеющийся бытийный парадокс, а сделали это как-то ярко-звонко, "с подвыподвертом". Ведь о парадоксах лучше всего говорить парадоксальным языком. Здесь этой парадоксальности подачи очень недостаёт, при том что сама идея интересна именно своей парадоксальностью.
И еще, конечно, всё-таки клетка. Не клеть.
Петра КАЛУГИНА
999