О стихах Татьяны Половинкиной-Щедриной, Романа Гурскoго, Михаила Пучковского, Николая Калиниченко и Татьяны Винокуровой.
На Шестой Балтии состоялось несколько ярких дебютов, о которых мне хотелось бы поговорить. Прежде всего – поздравить авторов и выразить надежду, что им тут у нас понравится и они "приживутся", а заодно освежить их имена и стихи в памяти читателей...
Не знаю точное (а даже и приблизительное) число новичков, пришедших на сайт этой весной, но лично для меня главными открытиями Шестого ЧБ стали пятеро:
Татьяна Половинкина-Щедрина,
Роман Гурский,
Михаил Пучковский,
Николай Калиниченко и
Татьяна Винокурова.
Татьяну Винокурову можно поздравить не просто с дебютом, а с триумфальным – сразу в топ-32! Далеко не каждому так везет!
Пожалуй, с неё, с Татьяны Винокуровой, и начну.
146. Винокурова Татьяна, Тверь (Россия). "Стихи из ленты"
Стихи очень современные, в том смысле, что очень уверенно демонстрируют свою встроенность в "новейшую поэзию", знание ее кодов и владение ее приемами. Но не просто в новейшую, а в определенный сектор: в тот, где находятся Борис Рыжий, Ната Сучкова, Андрей Пермяков. Поэты мéста. Поэты, "сделанные" своим городом, родным краем, бесконечно и неизбывно впечатлённые им. Именно мощная привязка к одному городу/краю/стороне света делает их стихи такими универсальными, выстреливающими для всех, вне зависимости от "психологической географии" обстоятельств и примет.
В визитной карточке Татьяны Винокуровой указан город Тверь.
Это даёт мне повод предположить, что в стихах идёт речь о Твери. В любом случае, для меня как для читателя эта Тверь условна, для меня здесь с первых строк включается город N, "мой город". Тоска по городу N, отсутствие в городе N, возвращение в город N ("где призраки на каждой остановке", где "родные мертвецы" с двух сторон подхватывают под руки, "арестовывают" на время пребывания здесь, и где в знакомом окне – незнакомый профиль, этакая вишенка на пироге кошмара, апофеоз невыносимости).
Плотная, сжатая образность, какая-то напористая, но как бы умело сдерживаемая, "мужская" по энергетике яростность подачи – всё это напоминает мне пассионарную стилистику и манеру проживания своих песен Дианы Арбениной ("Ночные снайперы") и немного – Виктора Цоя. "Пить между чёрных пальцев зажатый дым // И в двадцать восемь встать поутру седым".
При этом у Татьяны Винокуровой есть самое ценное, что может быть у поэта – наличие своего голоса, своей интонации. Есть не только "слитность" с определенной поэтической тенденцией, но и, что важно в не меньшей степени, моменты "раздельности" с ней, моменты преодоления.
158. Гурский Роман, Тверь (Россия). "Три стихотворения"
Роман Гурский тоже из Твери. И при этом совершенно с другого континента поэзии, нежели его землячка Татьяна Винокурова.
Поэтическая призма Романа – это, в первую очередь, нежно-удивленное наблюдение во все глаза за "частной жизнью" окружающего мира. Весь инструментарий поэта заточен под это любование, разглядывание, приближение. Мощный zoom, тонкие деликатные пинцетики для переворачивания, шевеления, просто легкого задевания и подталкивания – чтобы "жук явления" перестал прикидываться неодушевленным предметом, вздрогнул и побежал. Разве что скальпеля нет в богатом арсенале поэта – натуралиста речи. Скальпелем он не пользуется, не рассекает, не вскрывает, не разводит ткани и слои, чтобы поработать с выступившей сукровицей. Всё это не его метод – он слишком трепетно относится к исследуемому.
В отличие от Татьяны Винокуровой, с чьей поэзией я познакомилась вот только сейчас, на Чемпионате Балтии, стихи Романа я знаю и люблю достаточно давно. Это один из лучших поэтов, пишущих о птицах, деревьях, скверах, летних прогулках и летних кафе, о времени и природе, о природе времени, о некой "тихой стихии", разлитой по Вселенной и кротко подсказывающей своё имя умеющим слышать: любовь, любовь, любовь... Однако в представленной подборке Роман сделал акцент не на этой мерцающей и всеобъемлющей стихии, а на более конкретном – на "маленьких существах", на этаких забавных и остраненных его поэтической линзой созданиях, чем-то напоминающих creatures из "Алисы в Стране Чудес".
Богомол, волнистый попугайчик и замшевая перчатка (она не упоминается, но присутствует в первом тексте на каком-то тактильном уровне; может, не для каждого это присутствие очевидно, но я-то говорю исключительно "за себя").
Впрочем, существа эти – не одна ли из ипостасей той же загадочной, счастливо уловленной Романом стихии, "приватизированной" им, чтобы щедро дарить Другому? "Что есть поэзия, если не // приватизация языка?" – спрашивает автор в открывающем подборку "замшевом" стихотворении. А ведь и правда – что?..
58. Половинкина Татьяна, Краснодар (Россия). "Полночные стихи"
Поэзия Татьяны Половинкиной-Щедриной, возникнув для меня однажды, продолжает "возникать" всякий раз, как я с ней сталкиваюсь. Даже нет, не сталкиваюсь – падаю в неё, как в только что собранную душистую скирду сена, ещё необмятую, не осевшую под воздействием гравитации, еще "только-только из космоса". Это фантастическое, пьянящее сочетание – космоса и самой что ни на есть Земли – каждый раз ошарашивает меня в поэзии Татьяны. Поэзии, существующей на стыке волшебства и подлинности.
Автор, она же лирическая героиня, является неотделимой частью этой магически заряженной экосистемы, кем-то вроде наяды или русалки, да при этом ещё пишущей стихи! В конкурсах участвующей!
Если у Романа Гурского между автором и "средой" сохраняется дистанция, необходимая для наблюдения и рефлексии, то здесь ее нет и быть не может. Татьяна купается в этом открытом космосе Природы, она в нем просто растворена! Она знает множество названий растений и трав, какие-то особые полушаманские, архаические словечки, как бы из самых недр языка добытые, и до чего естественно, уместно они в ее поэзии звучат! Это единственный автор, читая стихи которого я готова заглядывать в яндекс сколько угодно раз, ища то или иное слово, и не испытывать при этом ни малейшего неудовольствия. Даже наоборот.
Лирическая героиня Татьяны Половинкиной напоминает мне эскимоса, знающего четыреста наименований снега. Только "снегом" в ее случае является травяное и древесное, почвяное, речное, лунное, росное, ветряное...
В представленной подборке есть и ещё одно – городское. Город у Татьяны – это тоже часть "круга магии", ареал обитания черёмух, дождей и голубей. И космос, здесь тоже есть космос: "Лоскуты кинолент на осколках-бобинах // как седые савраскины космы комет".
Как-то в одном из стихов Татьяны мне встретился образ: сухие листики, словно морские коньки, запутались в гривах ив. С тех пор моя влюбленность в Танину "пейзажную лирику" все возрастает и возрастает (а кавычки здесь оттого, что назвать эту лирику просто "пейзажной" – все равно что о льве сказать "просто кошка").
89. Калиниченко Николай, Москва (Россия). "Арифметика печали"
Николай Калиниченко – автор новый на сайте, новый и для меня. Нигде прежде не встречала. Тем интереснее оказалось первое знакомство.
В подборку сведены стихи, определить общий дух которых можно было бы рядом двусоставных слов, где первым и не меняющимся корнем была бы морфема "бог-". Бого-искательские, бого-борческие... бого-хульные (то есть вполне могущие показаться таковыми кому-нибудь; сразу скажу, что – не мне). Автор не то чтобы обеспокоен "проблемой Бога" и хочет ее решить – он скорее изобретает средства для привлечения внимания к Богу. В первом тексте он прибегает к эпатажу: изречённое Богом Слово приравнивается к "плевку белка" и к "выблевыванию обыденности", к акту низовой физиологии. "Мир изречён, мир истекает словом" – концовка стихотворения, неоднозначно намекающая на окончание любовного акта.
Бог (за)кончил, вот Он возлежит, "разлитый во всем", испытывая – что именно? – опустошение? удовлетворение? блаженство? Вряд ли человечеству – скопищу крохотных головастиков с дергающимися хвостами – дано постичь и разделить то чувство, которое испытывает "избавившийся" от них Бог. Бог, избывший любовь, бросивший своих маленьких копий-подобий куда-то в неизвестность, на произвол.
Вообще стихи такого плана – бесконечный простор для интерпретаций. В чем их и прелесть. Начинаешь рассуждать об этих стихах, разбирать их, и вот уже сам не замечаешь, как анализ стиха перерастает в собственные "разговоры с Богом". Лучше в эту сторону не сворачивать, держаться строго середины тропы – авторской подборки.
Второе стихотворение: эпатаж и провокация (Бог "выплюнул" нас! Мы ему безразличны!) сменяется чем-то полностью противоположным. Выплюнутые и покинутые Богом, мы этак запросто и между строк встречаем Бога прямо на улице:
Вон, смотри, малыш гуляет плотненький,
Темноглазый, пращурам под стать,
Вырастет и может будет плотником,
Или сыном плотника, как знать.
Вот так, и вся наша трагедия сиротства, всё замешательство и обида в адрес Бога оказывается отменённой, пристыженной, недостойной нас и Его. Как мы могли подумать, что Он бросил нас и ушёл?! Как могли усомниться в вере?! Вот же Он – темноглазое невинное дитя, готовое жить среди нас, возлюбить нас и разделить с нами нашу смертную участь.
...Так. Опять я сворачиваю куда-то не туда, надо остановиться.
Подборка Николая Калиниченко столь насыщенна и многопланова (кроме "проблемы Бога" тут много чего ещё, и "человек в эпицентре истории", и "война", и... погружаться можно до бесконечности), что я не замахиваюсь осветить все разом.
Резюмирую так: от стихов Николая остаётся ощущение, что человек говорит именно то, что имеет сказать, ясно и чётко артикулирует, и в итоге говорит гораздо больше, нежели намеревался. Этот "бонус", как бы не запланированный автором и не заложенный изначально "в бюджет стиха" – он и есть в данном случае чудо поэзии. Акт получения того, что только ты сам можешь взять от этих стихов. Только ты и никто больше.
18. Пучковский Михаил, Москва (Россия). "По осени я Господа спросил..."
Михаил Пучковский - ещё один дебютант конкурса. "Чистый", беспримесный лирик, лирик цельных состояний (грусть так грусть, осеннее меланхолическое раздумье - значит раздумье).
Его интонации "округлы" - как бы падающие сверху крупные одиночные капли дождя, протяжные журавлиные курлы, завершённые и совершенные образы - осеннего листа, снежинки
"Я - снежинка в метели. Я лёгкий и хрупкий кристалл,
Но в кристалле записано все, что мы знаем о снеге".
Трудно представить, что в наше время поэзии, сплошь пронизанной иронией, интеллектуализмом, разного рода каламбуристикой, возможен такой вот феномен: такая вот "старомодная" и незатейливая, без выкрутасов, но при этом такая прозрачная, зрелая в своей прозрачности, метафизика. Фактически музыка слов.