"...Понимать, что все - есть игра, и играть в эту игру настолько легко и непринужденно - в лучших традициях великого классика...".
"Коротко о себе.
Я - ноунейм. ФИО - абсолютно никому ничего не скажут в поэтических, да и просто в литературных кругах.
Просто читатель-любитель хорошей, неординарной поэзии.
Мужского пола.
С уважением, Доктор.".
Конкурсное произведение 330. "Путешествие"
Еду утром в субботу по Малой Лубянке
мимо спящих домов, магазинов и банков,
через мост над рекой, на восходе янтарной,
разрезаю Москвы концентрический тартар,
и, минуя бессонные шумные кольца,
выезжаю за МКАД где-то возле Подольска,
а потом на шоссе с гулким именем «Дон»
пробираюсь с трудом;
путь сегодня нацелен на поиски рая:
знаю твёрдо, что если сейчас постараюсь,
то найду его здесь, потому что есть метка
в яндекс-картах, и я доберусь непременно -
по оврагам, лугам, может, по бездорожью,
c навигатором верным и с помощью Божьей
отыщу средь лесов и полей, и просёлков,
пустырей и болот – в общем, мест невесёлых -
рай земной, сад эдемский, блаженные кущи...
Только в этих ландшафтах, невзрачных и скучных,
где я, следуя чьим-то инструкциям тайным,
целый день провела в одиноких метаньях -
не нашла я обители обетованной,
ни олив и ни пальм – борщевик, одуванчик,
вместо мирта и роз – лопухи и крапива,
да осот вдоль дорог, припорошенный пылью -
всё не то, и надежда во мне умирает:
в этих скудных пространствах не может быть рая -
открываю окно: то ли вой, то ли лай -
нет, здесь точно не рай.
Рая нет - ни в Рудинах, ни в Ситне, ни в Видном -
может, рай жалким грешникам просто не виден?
Может быть. Но, скорей, просчиталась я в чём-то,
хоть мой план изначально простым был и чётким:
если есть на вселенских просторах Зарайск -
значит, там же и рай.
Я изъездила местность от края до края -
ни намёка на нечто, подобное раю -
лишь туманные дали, тоска и безлюдье -
непригодно для счастья здесь всё абсолютно,
и зловеще пылает лиловый закат -
разве это не ад?..
Всё обман. Рая нет. Мне пора возвращаться.
Ночь накроет вот-вот землю тьмой беспощадной,
солнце скрылось за тучей, спускаясь на запад,
и последним лучом осветило внезапно
панораму дороги, прямой и пустынной:
в полумгле придорожные ели застыли,
впереди перекрёсток мигает мигалкой,
с двух сторон – терриконы заброшенной свалки,
лужи, трактор убитый, заборы, сарай,
щит гигантский: Зарайск.
*
Начать придется ой как издалека. Конечно, не со времен Ромула и Рема, но из-за пределов творчества нескольких поколений поэтов - уж точно. Букв будет много и не все они мои: немало места займут цитаты.
Оформлять их как цитаты Доктору лень - просто ставлю их с новой строки и обозначаю звездочкой.
А освежим мы память, дорогие мои, А. С -наше все- Пушкиным. И чтобы не быть голословным - стану время от времени приводить слова его современников - разнообразных журнальных критиков и обозревателей того времени.
Надеюсь, я вас достаточно напугал, и тем, кому недостает смелости столь глубоко погрузиться в (мир духов) пучину рефлексий по стихотворению «Путешествие» - рекомендую и не читать вовсе. Зачем мучить головной мозг? Им же еще стихи сочинять.
Ныряем, здесь неглубоко.
Напомню, что Пушкин перевернул взгляд на поэзию того времени. Он буквально взорвал литературу и общество, начав писать живым и бойким языком, вместо тяжеловесных трагико-патетических оборотов принятых до него.
Формально подходя - не Пушкин это начал, но именно он смёл барьеры, и все это признали.
Особенно четко это проявилось в рецензиях на роман в стихах «Евгений Онегин».
Приводить реплики можно буквально из любой статьи того времени:
*Движение, быстрота, смелые переходы, живая игра страстей - все это в таком согласии с предметом.
* живость рассказа необыкновенная
*Мы имели уже Ломоносова, имели Державина необразованного; но с тех пор, как его не стало, мы, кажется, не столько творили, сколько готовили материалы для творца будущего, а именно: очищали язык, отгадывали тайну его гармонии, обогащали его разнообразными размерами, оборотами, звучной рифмой, словом - приуготовляли все для нового гения
Вот так просто и безыскусно: Гений! Не хотите ли? И это, ничуть не смущаясь, говорят о нем современники. Чем же подкупил их гений Пушкина?
*Одним очень нравится небрежность, с которою пишется этот роман: слова льются рекою, и нет нигде ни сучка, ни задоринки. Другие, свысока, видят в этой натуральной небрежности доказательство зрелости.
* Едва ли кто писал стихами на русском языке с такою легкостию, какую замечаем во всех стихотворениях Пушкина. У него не приметно работы: все непринужденно; рифма звучит и выкликает другую; упрямство синтаксиса побеждено совершенно: стихотворная мера нимало не мешает естественному порядку слов. Дарование редкое. Но этой же легкости мы должны приписать и заметную во многих стихах небрежность, употребление слов языка книжного с простонародным.
Живость, легкость, игра - едва ли не всеобщее восторженное резюме.
*Это слияние веселости и уныния согласно с человеческим сердцем.... В «Онегине» соединяются почти все роды поэзии, шутливость, остроумие и характеры комедии, страстное трагедии, черты сатиры, колкость эпиграммы, картины описательной поэзии.
Естественно, что все эти качества зародились не на пустом месте. Уже тогда признавали - да что там признавали! прямо утверждали - о влиянии байроновского голоса на поэзию Пушкина. Некоторые даже упрекали его - подумать только! - в недостаточной «байроновости»!
* Те, которые сравнивают Пушкина с Байроном, верно, не понимают в подлиннике произведений британского поэта. Байрон сотворил новый мир, населил его существами мрачными, презирающими человечество и все, что только создано человеком. Герои байроновские дышат не воздухом, а пламенем, душа их, как адамант, несгораема среди пожара страстей; железное сердце неприкосновенно ударам рока. Напротив того, у Пушкина (кроме характера Заремы в «Бахчисарайском фонтане») вовсе нет сильных, пламенных, мрачных, неукротимых характе¬ров байроновских. Язык Пушкина сладкозвучен и силен; фактура стихов легкая, приятная; но Пушкин только воспользовался красотами нашего языка, а не создал своего собственного; стихосложению дал он легкость и звучность россиниевской школы, а не сотворил новых форм. Байрон везде глубокомыслен, даже в предметах легких; он каждый предмет, даже низкий, возвышает силою своего гения. Напротив того, Пушкин везде и во всем слишком легок, и даже в предметах величайшей важности; он только прикасается к предмету, а не углубляется в него.
Эко вам! «Слишком легок», - говорят они, не понимая, что Пушкин к тому времени шагнул чуть дальше. Он уже перерос вечную мизантропию и трагедизм байроновского героя. Пушкин в «Евгении Онегине» - сплав философии и иронии замешанной на любви к жизни. А не на отрицании ее смысла. Бессмысленность существования? Ничуть не бывало! Достаточно вспомнить с какой нежность он рисует образ Татьяны. Достаточно прочитать описание природы в романе, чтобы понять, что Пушкин - уже переболел Байроном. Любовь и Легкость - вот главные достоинства пера поэта.
Теперь, и именно сейчас, пора вернуться в наш век и посмотреть : к чему пришли потомки признанного гения.
А пришли они к сложности, порой невнятности образов - это называется авторское видение. Пришли к неудобочитаемости фраз и предложений - это называется нынче «авторский голос». Пришли к выморочности( от слова «морок») тропов - называя это«богатый образный ряд». Пришли к отсутствию внятной фабулы - «глубокое погружение» (в поэтические дебри, не иначе). То есть, вернулись в допушкинскую эпоху, когда тяжелые конструкции поэтизмов исправно долбили мозг, словно чугуниевая кувалда молотобойца.
На этом фоне, стихотворение «Путешествие» - поистине, глоток свежего, пушкинского духа. Причем духа не подражательно, а переосмысленного.
Напомню, что Пушкин частенько вдоволь иронизировал над обществом, выписывая точные образы типажей. Иронизировал над устоявшимися штампами в поэзии - чего стоит только:
Читатель ждет уж рифмы «розы
На вот, возьми ее скорей!
Собственно, тут достается не только литературному штампу, но и бедному читателю перепадает, да?
Так вот, в нашем случае - поэт выше всего этого. Он иронизирует ровно над собой. Над своей смешной «мечтой о Рае» - предпринимая бегство из Москвы. Понимая, что оно ни к чему не приведет, но не желая, при этом, противиться наивному порыву вырваться их душного нутра мегаполиса, который он сравнивает с тартаром. Сравнение это, кстати, - та же поэтическая ирония над штампами, а ничуть не признак усталости от жизни или разочарованности в прелестях Москвы. Нет негатива. Именно поэтому не «ад бетонный» или «стеклянный муравейник» - это не было бы поэтично.
Не думаю, что автор нарочно выбирал слова. Он их, как всякий талант, просто не контролировал сознательно - все творчество происходило где-то внутри. Бог весть, где это случается - в сердце ли, в душе ли.
Еду утром в субботу по Малой Лубянке
мимо спящих домов, магазинов и банков,
через мост над рекой, на восходе янтарной,
разрезаю Москвы концентрический тартар,
и, минуя бессонные шумные кольца,
выезжаю за МКАД где-то возле Подольска,
а потом на шоссе с гулким именем «Дон»
пробираюсь с трудом;
путь сегодня нацелен на поиски рая:
знаю твёрдо, что если сейчас постараюсь,
то найду его здесь, потому что есть метка
в яндекс-картах, и я доберусь непременно -
по оврагам, лугам, может, по бездорожью,
c навигатором верным и с помощью Божьей
Тут мы остановимся на минутку и оценим опять легкость пера. Навигатор равен Богу - ирония, кажется? Ерничанье?
Назвать иронией уравнивание навигатора и Бога - здесь язык не повернется. Это именно ненамеренная легкость творчества. Разве можно говорить об иронии над Богом, в то время, когда сам ищешь Рай? Невозможно! Если и есть здесь ирония - то только над собой и привычными, стандартными ожиданиями читателя. Это то, что Пушкин зовет «Читатель ждет уж рифмы розы?» Как же в поисках Рая, да без Божьей помощи?
Обратите внимание также, на технику рифмования. Это, что называется, - врожденный слух. Неявные созвучия согласных и гласных создающие, тем не менее, вполне ощущаемую гармонию.
Казалось бы, рифма «метка-непременно» - совсем никакая? Однако, в симбиозе сопутствующих слов: «есть метка», двойное «Е» гармонирует с тройным «Е» в «непременно». Разве это не чудесно?
И такие вещи не исполнишь на заказ, без потери легкости восприятия, без утяжеления смысловой или языковой конструкции.
И то, что автор затем позволяет себе упрощение рифмы в «рая-края» - говорит нам, что это снова ирония. Легкость, несущаяся на крыльях Пегаса: «Вот ведь какая затертая рифма вылезла. А, и бог с ней! Пусть будет, раз вылезла».
Так современники Пушкина - те, которые понимали - говорили:
.
*Пушкин, следовательно, мог, если бы. захотел, избежать тех ошибок, в которых его упрекают (впрочем, из замеченного только 1/10 справедливо), но у него именно, кажется, было целию оставить на этом произведении печать со¬вершенной свободы и непринужденности. Он рассказывает вам роман первыми словами, которые срываются у него с языка, и в этом отношении «Онегин» есть феномен в истории русского языка и стихосложения.
*... а прелесть стихов Пушкина, очаровательность картин его всегда одинакова; разумеется, там, где поэт не своенравен, а Пушкин иногда умышленно небрежен, может быть, для того, чтоб подраз¬нить критиков, замечающих неумышленные небрежности.
Вернемся к «Путешествию».
отыщу средь лесов и полей, и просёлков,
пустырей и болот - в общем, мест невесёлых -
рай земной, сад эдемский, блаженные кущи...
Только в этих ландшафтах, невзрачных и скучных,
где я, следуя чьим-то инструкциям тайным,
целый день провела в одиноких метаньях -
не нашла я обители обетованной,
ни олив и ни пальм - борщевик, одуванчик,
вместо мирта и роз - лопухи и крапива,
да осот вдоль дорог, припорошенный пылью -
всё не то, и надежда во мне умирает:
в этих скудных пространствах не может быть рая -
открываю окно: то ли вой, то ли лай -
нет, здесь точно не рай.
Рая нет - ни в Рудинах, ни в Ситне, ни в Видном -
может, рай жалким грешникам просто не виден?
Может быть. Но, скорей, просчиталась я в чём-то,
хоть мой план изначально простым был и чётким:
если есть на вселенских просторах Зарайск -
значит, там же и рай.
Я изъездила местность от края до края -
ни намёка на нечто, подобное раю -
лишь туманные дали, тоска и безлюдье -
непригодно для счастья здесь всё абсолютно,
и зловеще пылает лиловый закат -
разве это не ад?..
Кажется, ничего не происходит внутри произведения? Скучаете? Бесконечные поиски и описания, с вкраплением поэтичностей. Конечно, если можно назвать поэтичным поставленные в один ряд оливы с пальмами и борщевики с одуванчиками; мирт и розы - с лопухами и крапивой. Попеняем автору на это, а заодно вспомним похожее:
*С появлением каждой главы слышали мы в гостиных повторение одной и той же темы с некоторыми вариациями: «Что за роман, в котором так мало происшествий, действие подвигается так медленно.
* Он сотворил чисто из ничего сию поэму
Это уже о произведении «Граф Нулин», - не понимая, что вдохновение управляет творцом, и никак иначе. Хотя Пушкин (воистину сукин сын) - вполне возможно, упредил критиков, назвав свое творение именно «Нулин». А критики всерьез прельстились этой мнимо случайной схожестью с нулем, пустотой, зеро.
Ну а мы - вновь насладимся литературным жонглированием, намеренным миксом из обыденного-приземленного и возвышенного.
Кстати, любопытно звучали мнения того времени о подобных миксах.
* Отъезда день давно просрочен,
Проходит и последний срок.
Осмотрен, вновь обит, упрочен
Забвенью брошенный возок.
Обоз обычный, три кибитки
Везут домашние пожитки,
Кастрюльки, стулья, сундуки,
Варенье в банках, тюфяки,
Перины, клетки с петухами,
Горшки, тазы et cetera,
Ну, много всякого добра.
Мы никогда не думали, чтоб сии предметы могли составлять прелесть поэзии и чтоб картина горшков и кастрюль et cetera была так приманчива. Наконец поехали! Поэт уведомляет читателя, что:
На станциях клопы да блохи
Заснуть минуты не дают.
Мы полагали, что в описании бала поэт возлетит воображением. Но это то же поименование предметов без всякого порядка, как в описании Москвы и в выезде Тани из деревни.
Больно и жалко, но должно сказать правду. Мы видели с радостью подоблачный полет певца «Руслана и Людмилы» и теперь с сожалением видим печальный поход его «Онегина», тихим шагом по большой дороге нашей словесности.
Закончим, пожалуй, с цитированием критики Пушкинских творений. Чувствую - перебор вышел, да уж больно звучны, непоседливы оказались мысли по поводу «Путешествия». Как видите - даже не поленился порыться в закромах. Но, к черту их! Читаем окончание.
Всё обман. Рая нет. Мне пора возвращаться.
Ночь накроет вот-вот землю тьмой беспощадной,
солнце скрылось за тучей, спускаясь на запад,
и последним лучом осветило внезапно
панораму дороги, прямой и пустынной:
в полумгле придорожные ели застыли,
впереди перекрёсток мигает мигалкой,
с двух сторон - терриконы заброшенной свалки,
лужи, трактор убитый, заборы, сарай,
щит гигантский: Зарайск.
Разве не блестяще? Придумать себе доказательством Рая - Зарайск, Возбудить себя и бдительных критиков лукавостью однокоренных ассоциаций. Понимать, что все - есть игра, и играть в эту игру настолько легко и непринужденно - в лучших традициях великого классика. Перенося при этом иронию то на с поэтических рюшечеки, то на самоё себя. Купаться в легкости рассказа, приняв за фабулу ноль, пустоту - ничего не приключилось интересного, не так ли? Из ничего - конфетку, вот мерило таланта, я вам скажу.
Любить эту игру настолько, что нигде не перейти грань между легкостью обращения с языком, легкостью танца с читателем и колкостью злой иронии, присущей многим нынешним произведения. Нет этого. Здесь автор подтрунивает над собой, в первую очередь, над своими же литературными штампами, привитыми школой, впитанными с книгами. Над своей детской наивной верой в совершенство. Но при этом он все это ценит и любит - не желая расставаться. Время от времени предпринимая такие вот попытки найти мечту на краю света.
Вишенкой на торте, кстати, для любителей поковыряться в восхитительной в своей вертлявости фразе «мигает мигалкой» можно предложить еще и «обитель обетованную».
А в качестве основоположника этакого безобразия, не удержусь, приведу строки, за которые классика нашего особенно любили разносить в пух и прах:
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Представляете? Жук у него жужжал! А вы говорите - откуда есть пошло «мигает мигалкой». Ха!
Вы уж уважьте, уважаемые. Или Пушкин - наше все. Или не надо тогда его было в школе учить.
С уважением, Доктор.
