Пятое молоко


Ложные воспоминания о Татуине

Здесь время ни о чём не говорит,
Здесь каждый минарет, как монолит,
А каждый встречный – инопланетянин.
Угрюмый край. Здесь просто умирать,
Записывая в толстую тетрадь
О долгих днях, куда ничуть не тянет
Вернутся. Здесь я сам себе бирюк.
Но мама шепчет: «Спи, мой милый Люк»,
И засыпает нежностью и кварцем.
И в этой всеобъемлющей ночи,
Которую ни выпить, ни схарчить,
Вновь на душе бесчинствуют повстанцы...

Здесь прошлого и будущего нет,
Здесь каждый монолит, как минарет,
А скалы и жара бесчеловечны.
Жестокий край. Здесь я схожу с ума.
И лишь окаменевшие дома
Пустым нутром притягивают вечность.
Но робот с неулыбчивым лицом
Мне говорит, что это только сон,
И требует проснуться поскорее
Туда, где снег, и днём до минус двух,
И бедный бог к мольбам всё так же глух,
И больше года нет принцессы Леи...


Ноября

Я ноябрю. Ты ноябришь.
Мы ноябрим, и нас уносит
Непредсказуемая осень
В незаживающую тишь,
Где только дым от сигарет
Вплывает в форточку рассвета,
Где опадают звёзды с веток,
И ты молчишь. И я согрет
Твоим особенным огнём.
И ясен взгляд, а утро хмуро.
И в ярком круге абажура
Нам хорошо сидеть вдвоём –
Средь ноября – наедине,
И никуда не торопиться,
Как две нахохлившихся птицы
В одном окне.


Пятое молоко

и приносит пятое молоко,
и стоит растерянно у двери.
ей давно всё малое велико,
ей прямая улица – лабиринт,
а на сердце яблоки да минор.
любит ночь, погасший очаг и брют.
спит и видит северное кино,
запасает ёжиков к сентябрю.

а когда спускаются ветры с гор,
расплетает косы и облака.
у неё начищен отцовский горн,
перетянут дедушкин барабан.
в ней живут – восторженно и легко –
санитарка, птичница и швея,
и приносят пятое молоко,
застывая статуями в дверях.

непривычна к катанью и мытью,
успевает вспыхнуть и отцвести –
слишком я мучительно долго пью,
и считаю мысленно до шести.