Стихотворения, предложенные в ТОП-10 Международного литературного конкурса "8-й открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии - 2019" членом Жюри конкурса. Лучшие 10 стихотворений Чемпионата Балтии будут объявлены Оргкомитетом 6 июня 2019 года.
Внимание!
Имена авторов анонимных конкурсных произведений будут оглашены в Итоговом протоколе конкурса 6 июня 2019 года в 23:59 по Москве.
1 место
* * *
Нам туда, нам туда, под составом гремит тамбурин
залихватских колёс, презирающих тихие ямбы.
Раздвигая попутчиков, дайте пройти, говорим,
к головному вагону, глотая за тамбуром тамбур
(будто раньше доедешь, чем те, что у окон стоят)...
Впереди ресторан, машинист, огоньки, перспективы.
Мимо зайцев, курильщиков, пьяниц, помятых наяд
мне туда, мне вперёд – жизнерадостно, нетерпеливо.
В монотонном единстве идёт за вагоном вагон,
в каждом спят, выпивают, беседуют, в карты дурачат.
Коридорами вытянут, жаром титанов сморён,
сквозняком прополоскан, становишься будто прозрачен.
Столько стрелок, гудков, столько встречных тебя рассекут,
что за поручни руки хвататься слегка подустанут.
Посмотри за окно: неподвижен пейзажа лоскут.
Поезд мчит сквозь тебя, выходи, это твой полустанок.
2 место
Конкурсная подборка 304. "--- вместо слов".
* * *
Попутчик выжатый, потраченный,
прощай, полночный исповедник.
Наш часослов верстался вскладчину
из слов, часов, дорожных бредней.
Колёса ритмами дроблёными
стучали нам, гремели втулки,
и тамбуры аккордеонами
мехи растягивали гулко.
Что наговорено, что налгано
(умолчано из суеверья),
всё с лязгом сбрито будет наголо
одним рывком купейной двери.
Гадай, зачем душе навыворот
взбрело дышать на время рейса,
зачем тоску твой голос выволок
на свет луны, на стыки рельсов;
какого двойника выискивал
рассудок твой в ночной глазнице
окна, чтоб ложно или истинно
в нем ненадолго отразиться...
3 место
Я жить хочу и умереть на юге
Я жить хочу и умереть на юге,
Где так тепло и запах тамаринда,
Где голосом гортанным птица Раух
Поёт хвалу Властителю Вселенной.
Я жить хочу и умереть в той роще,
Где стрекозы полет неодномерен.
Где над прудом твоя полуулыбка
Висит в лучах полуденного солнца.
Когда в сыром подземном кабинете
За письменным столом полковник Пестель,
Рукой до боли сжав холодный череп,
Планирует убийство Государя,
Когда на клумбе возле дома скорби
Цветок безумно-красный расцветает,
Я жить хочу и умереть так тихо,
Чтоб обо мне не вспомнила ворона,
Когда в её гнезде на лёгкой крыше
Пробьют свои скорлупки воронята.
4 место
Конкурсная подборка 86. Виталий Мамай, Тель-Авив (Израиль). "Semper fidelis".
Молли
"У черта сильный дублинский акцент".
Дж. Джойс
Рыжая Молли худа и нескладна, глаза зеленей долин
древнего Эйре, грудь с кулачок, ладонью накроешь обе.
Рыжая Молли из самых податливых божьих глин.
Это могло стать профессией, но... Оказалось - хобби.
Рыжая Молли училась в школе с портретами римских пап -
длинные юбки, смешки в коридоре, овсянка и катехизис.
"Что ты читаешь, Молли? Йейтса? Это тебе не паб.
Спрячь и будь поскромнее, какие еще стихи здесь?"
Рыжая Молли из Тринити-Колледж знает наперечет
всех, кто умеет слагать сонеты на дублинской пьяной миле.
Рыжая Молли - ангел ночью. С рассветом, конечно, черт.
Будь она человеком, ее бы хоть иногда кормили.
Вечер на Графтон окутал пятничный пряный дух,
саксофонист таращится, дуя немыслимые бемоли.
Старая песня чаще всего лучше новых двух.
В городе ты знаешь только ее. И Молли.
5 - 10 места
Конкурсная подборка 285. "На зелёных полях Гутенберга".
Акациевый кит
расцветающей акации белый кит
вот гляди
мелькает его плавник
и пчелиный ахав нацеливает гарпун
в этом воздухе жарком
по-лу-ден-ном
то ли нега разлита в нём
то ли нагота
на изнанке ионы виднеется тень кита
в червоточинах
в человечинах
в точках вся
эта строчка - камера-одиночка
в ионическом море моем иронична вода
волна-лиза
улыбка твоя не оставит следа
на поверхности моря
а значит внутри судьбы
будут длиться суды
под условное бы
но пока я с тобой говорю из своей пустоты
из своей белизны
где цветаевым вольно цвести
чтобы стебель тире и точка тире тире
проплывает акация без корней
и тычинка ионы
ворочается
в ней
Конкурсная подборка 277. "В ожидании Маяковского".
Спящая красавица
Когда-нибудь в какой-нибудь Уфе,
в подушках на икеевской софе,
три дня небритый и слегка помятый
рахатлукумной женщине в висок,
уснувшей после ласки на часок,
признаешься, как не любил меня ты.
Шепнёшь в красиво подведённый глаз,
как знать не знал, и думал не о нас
(мурашки побегут по смуглой коже,
вздохнёт груди пологий перевал),
не помнил, не хотел, не целовал,
и я тебе никто. Но отчего же
толпятся мысли вовсе не о том,
что связано вот с этим тонким ртом
и лезет в ветви памяти напрасно
гештальт твой, длинношеий, как жираф?
Ведь нет меня и не было, ты прав,
а спящая красавица прекрасна.
Конкурсная подборка 255. "Последний акт".
Последний акт
Джинса и кроссовки, какие там платья!
Похожа на парня, но значится Катей,
в красивых словах не сильна.
Широкие плечи, короткая стрижка,
гоняет на байке на пару с мальчишкой,
которого любит она.
Наверное, глупо искать виноватых:
он любит не Катю, а девушку Нату,
что в парке гуляет с другим.
Катюха – внимательный друг и жилетка.
Мечту он встречает на лестничной клетке,
а Кате выносит мозги.
Она-то совсем на мечту не похожа,
но скажет спокойно: «Не кисни, Серёжа,
купил бы Наташке цветы.»
Потом улыбнётся, обнимет за плечи,
и сразу обоим становится легче,
не так далеко до мечты.
Конец февраля. На крутой вечеринке
Катюха коньяк заедает маслинкой:
желает забыться душа.
Наташа пришла в потрясающем виде,
Серёжа забыл о тоске и обиде,
настолько она хороша.
И Катя встаёт. А народ веселится,
мелькают смешные счастливые лица,
ей кажется: все влюблены.
И думает, глядя глазами пустыми,
что если заряжено, то холостыми,
снимая ружьё со стены.
Хохочет в довольные пьяные рожи.
Она на убийцу совсем не похожа.
Стреляет в Наташу, стреляет в Серёжу
за двадцать минут до весны.
Конкурсная подборка 300. "Поющий кувшин".
Крынка
«Все грезят наяву; мечтать отрадно нам:
Нас сладостный обман возносит к небесам»
Жан де Лафонтен, из басни «Молочница, или Кувшин с молоком»
«Я чувствовала тайный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли не её плечах
Лучи скудеющего света.»
«Царскосельская статуя», А. Ахматова
Молоко да сметана, сметана да молоко,
Утром путь ей на рынок, а после полудня - с рынка...
Трётся боком о шаткий забор молодой телок,
О штакетины бьётся боками пустая крынка.
У молочницы блузка на пышной груди внатяг;
Пёстрым ситцем прикрыта, а вроде как не одета -
Целый день суетится до злой ломоты в костях
В непрерывных трудах раскрасневшаяся Пьеретта.
Так зовёт-величает молочницу про себя
Её тайный поклонник, учитель литературы,
Неуклюжий очкарик, застенчивый холостяк,
От проверки тетрадок и чтения книг сутулый.
На четвёртом десятке, прошедшая Крым и рым,
На солёную шутку остра, как дурное шило,
Угощает соседка его молоком парным,
От которого в детстве частенько саму тошнило.
Угощает из крынки, учитель послушно пьёт,
И мечтает телёнком уткнуться в плечо Пьеретты –
Уклоняясь неловко от колких её острот,
Царскосельскую девушку видит душа поэта.
И ничто не способно спустить чудака с вершин,
Он к уроку назавтра скачает в сети картинку
И расскажет своё про молочницу и кувшин,
Не забыв обозначить синонимом слово «крынка».
* * *
Ночь на краешке недели на двоих разделена.
Сны полощутся в купели незакрытого окна.
Забывается под снегом день, раздетый донага,
а у дома бродит небо на берёзовых ногах,
дышит мартом обветшалым, прижимается к стеклу,
видит вечность, что вмещалась в час, разлитый на полу,
видит, как опустошённо темнота лежит у ног,
как сплетаются бессонно вдох и выдох, вдох и вдох.
В воздух, ласками измятый, окунается слегка,
в сон, испачканный помадой, в тёплый омут ночника,
видит и запоминает лёгкий абрис простыни,
тишину всего одну и жизнь одну, и дни одни.
Видит, как втянулись оба в сладких сумерек суму,
и запоминает, чтобы
забирать по одному.
Конкурсная подборка 37. Полина Орынянская, Балашиха (Россия). "Шишел-мышел".
Из тишины, застывшей между нами...
Прости, не так.
Из тишины, остывшей между нами,
растут вьюнки на цепких стебельках
с безжизненными бледными цветками.
Ползут по штукатурке старых стен,
пускают щупальца в оконное пространство –
им нравится в пространстве разрастаться,
они-то знают: если раз расстаться,
расстанешься однажды насовсем.
Они врастают в трещины и сколы,
в оставленный на вешалке пиджак,
их цвет печально теплится лиловым...
Прости, не так.
Печально цвет их теплится ли, нет ли –
они врастают в кресло и торшер,
затягивают жилистые петли
вкруг тонких шей
почти доцветших лампочек стоваттных,
чей знобкий свет давно похож на зуд,
и скоро мне под кожу заползут,
пробьют насквозь и вынырнут обратно,
заштопав крик (ну тише, тише, ну), –
в осенний сумрак зыбкий, топкий, нежный,
звенящий чайной ложечкой...
Да нет же.
В проросшую меж нами тишину.