"...Рассчитывая пополнить бестиарий тремя обитателями, я не думала, что их получится куда как больше...".
Бестиарий кубка Поэты, поэтство, и помыслить_жизнь
Ну что, первая статья не принесла ни одного ожидаемого упрёка, зато принесла много неожиданного и радующего.
Повторюсь, что цели как-то уничтожить тексты нет, а вот желание подсветить тексты ещё раз, выхватить из общей массы есть.
Ещё раз обратить внимание перед самым главным событием — обретением текстами ФИО.
В этой статье буду говорить о стихотворениях из папки «О поэтах и творцах», «О поэтстве», «Помыслить жизнь», таким образом рассчитываю пополнить бестиарий как минимум тремя обитателями.
Часть первая. #ЖЗЛ
Особые обитатели нашего бестиария — всевозможные ЖЗЛ, от более удачных до менее удачных. Судя по тому, что тексты из этой категории удачно выступают на Кубке (и в ТОП-32 проходят, и далее), написание таких текстов — успешная стратегия. Хоть в справочники по методологии конкурсных баталий такое записывай.
Но лично мне совсем не по нраву такие стихи, а редкие исключения так и остаются редкими исключениями.
Вот, например, Борис Чичибабин(а очень многие говорят, что Чичибабин — пример стояния между поэтством и графоманством) пишет на смерть Пастернака «Твой лоб, как у статуи, бел, и взорваны брови. / Я весь помещаюсь в тебе, как Врубель в Рублеве» — понятно, и зачем, и почему, и степень родства.
Понятны все эпиграммы Пушкина, в том же самом смысле — зачем, почему, степень родства, позиция.
Понятны попытки дать возможность поговорить своим стихам со стихами других авторов, цитирование встречалось на Кубке не раз, вспомнить бы хотя бы то же «Гузеева» из прошлой статьи.
Но совершенно непонятны все эти стихотворные ЖЗЛ, что без любви написанные (293 «Из записных книжек»), что с любовью (323 "Сны"). Понятно, когда хочется восхититься, понятно, когда хочется подсветить жизнь любимого/нелюбимого поэта, но совершенно непонятно, зачем для этого придавать тексту высказывания стихотворные признаки, если это не конкурс в каком-нибудь приснопамятном ЛИТО.
Достаточно чётко хочу проговорить это место: понятны посвящения поэтам, сродственным автору и совершенно непонятно зачем писать тексты, в которых кто-то непременно оказывается сверху: автор ли текста, личность ли поэта, выражаемая в тексте автора. Иными словами: зачем начинать разговор, в котором заранее известен победитель: «я ниже, ах как прекрасен поэт А», «я лучше, умнее, мудрее и поэтому расскажу Вам сейчас всю правду за чужую жизнь».
Чужая жизнь всегда потёмки, никто не запрещает, конечно, в неё всматриваться и создавать наполненные произведения, но что есть герой в нынешнем смысле, если не герой сложный, наполненный добром и злом одновременно?
Получается, что говоря о каком-либо поэте, очень редко говорят о самом поэтстве этого поэта, зачищают до основания личность, оставляя в ней только человеческое и к этому человеческому по-человечески относятся.
Но на Кубке есть пять-шесть исключений, о некоторых из них поговорю:
Исключение первое — 190 «Посвящение». Это стихи, написанные на равных и в них просматривается действительная, настоящая горечь утраты.
Исключение второе — 300 «Не яблони, обильный виноград ...». Да, оно несовершенно, этот неловкий Бог алтаря, а может и не неловкий, может за этим скрывается точное объяснение, которое увидеть пока не в силах. Но сама интонация, внимательность к деталям, к поэтике того, кому посвящено — это как минимум заслуживает уважения.
Исключение третье — 7 «Гузеева». Это исключение, которое говорит: ребята, есть смысл говорить о нас, нужно не бояться говорить о нас — мы тоже смертны, мы никогда не договоримся, но пока мы говорим — творится жизнь, вот эта маленькая жизнь Кубка. И это тоже заслуживает внимания и уважения, вот эта попытка посмотреть на себя и на того парня, до которого расстояние — один-два клика и в то же время это расстояние безмерно велико.
Ещё одно исключение (о двух других умолчу) — 373 «В саду Целана». Первые впечатления были весьма некомплиментары, «ой, ну к чему там Целан», пока вдруг с позиции «автор текста всегда прав» не стало ясно, что этот текст о том, что и после апокалипсиса возможны сады, как и перед ним; и о том, что если что-то «растёт и растёт», что-то неотвратимое, это не повод перестать петь. Так, наверное, потому что Целан — певец после апокалипсиса, последний поэт европейского модернизма, как ещё говорят. И это знание — то, что мешает до конца проникнуться стихотворением 373.
Часть вторая. #про_поэта_в_себе_и_других
Теме написания стихов, поэта в себе и других посвящены ещё 52 текста Кубка — это второй по величине корпус текстов. И как причудливо говорят, перекликаются между собой тексты в этом корпусе!
Начиная от банального «иногда подолгу не пишется, вот хоть убей — не пишется» и заканчивая непростым для понимания (как выяснилось) «Едет человек в библиотеку — и не возвращается домой».
И вот о той точке, точке, из которой написано стихотворение 380 «Форзац», хотелось бы поговорить, ведь этой точке зрения посвящено не одно и не два стихотворения Кубка. Это, упрощая, точка зрения, что жизнь — текст, не близкая мне точка зрения, но имеющая под собой основу, школу и многое другое, что и выражается в наличии большого количества стихов.
Начинается на этом Кубке она со стихотворения 6 «Зачем, поэтка?», которое говорит о том, что некто способен всё похитить (присвоить?), то есть выпить жизнь, оставив лишь «мёртвый стих» и единственная возможность противостоять «когда почую на горле вдруг / твоих зубов логаэд». Эдакая борьба всего со всем, гендерно (!) обозначенная, да ещё и с использованием ритма, рифм и образов — сразу вспоминается какая-то лекция Воденникова, где он говорит, что каждый писатель — циник и всё для него — материал.
Так или иначе жизненность текста (не жизнеспособность!) мерцает во многих текстах и находит своё воплощение в тексте 326 «Премедикация», метафору которого я считываю именно так, что жизненные процессы и процессы порождения поэтических текстов родственны, но это (о, счастье) не сводится к мотиву вынашивания текста. Затем «жизнь—текст» открыто проговаривается, открытее в силу простоты используемых средств, в тексте 367 «Главному редактору». И вот, что любопытно — простое звучание развёрнутой метафоры в «Премедикации» воспринимается проще, чем усложнённое звучание в «Главному редактору» простых средств, второе, по сути, стоит на сентенциях, ну и не без императивов («...дорогой мой редактор ослабь свой вселенский захват...»), и в целом основной посыл текста остаётся замутнённым. Кто этот редактор? Неужто столь усердно выискиваемый Бог/бог?
Между текстами о том, «как я пишу» (и даже обращение к «ты» здесь — обращение к «я») и текстами, что «жизнь — текст, а текст — жизнь», лежат ровно три текста про ощущение давления со всех сторон, 261 «Вершина», 277 «Про рыбалку», 314 «Очередь в кассу».
Иными словами, что чтобы прозвучать, необходимо либо оказаться выносливее, либо удачливее, либо терпеливее — по мнению этих трёх стихотворений.
Чтобы не заканчивать вторую часть на минорной ноте, приведу пример совершенно иного текста, может и опрощённого, но безусловно очень честного и подкупающего этой своей честностью и открытостью, это о 175 «Написать мне хочется, как она. / Чтоб метафор не до хрена — одна, / Зато какая!».
Ирония и самоирония — это всегда способ само_сохранения, жаль только, что в стихотворной практике этот способ настолько утверждён, что уже не удивляет, разве что иной читатель требует «ну что же так серьёзно-то? подайте хотя бы малую толику само_иронии» и такому читателю этот текст должен попадать в самое сердце.
Часть третья. #помыслить_жизнь
Иные тексты хлопочут о том, чтобы попасть в вечность, эти же — пытаются осмыслить в той или иной мере современность, всю жизнь в своей полноте, независимо от того, пишется эта жизнь, творится или случается. В эту категорию было отобрано и прихотливо определено 26 стихотворений Кубка.
Современность проникает в тексты по-разному и в разной концентрации, где-то это всего лишь упоминание «бренда "помни о ней"», где-то полное осмысление через процесс покупки-продажи «распродаётся море», где-то — осмысление через описание страны, как неумело-восхищённое 141 «Посвящение России», так и умело-раздражённое 60 «Обомжествление», но всё затевалось не ради того, чтобы просто разбить на кластеры, а чтобы увидеть некую общность и схожесть мотивов.
И один явный мотив был-таки обнаружен среди этих 26 текстов.
Это мотив некоего события, в высшей точке своей выражающийся в празднике, ощущение сверхнаполненности современной жизни событиями, её приукрашенности и нарядности, даже странно, что у этого мотива не обнаруживается пика, выраженного в конструкте Нового года. От того ли, что уже случились на портале «Ёлки, шарики, мишура», оттого ли, что снег и новогоднее настроение стянул кто-то вроде Греты Тунберг, но пика не случилось.
Перечислю все тексты сразу, чтобы читателям проще было сформировать отношению к этой находке:
75. "Экзамен по философии"
147. "Чужая война"
58. "Часы ржавеют"
53. "Apocalypse light"
23. "По городу шагают мертвецы..."
15. "Праздничные пушки"
144. "Нам не танцевать Равеля ..."
136. "Сто первый"
68. "Догорающий праздник"
115. "Кантри"
279. "Протагонисты"
Если закольцевать в чтении эти тексты, то после десятка прочтений наступит ощущение предапокалипсиса, когда ещё ничего не случилось, но вот-то произойдёт и то, будет это экзамен по философии, праздничные пушки или чего похлеще — предугадать невозможно, но варианты перечислены разносторонне.
В одной из своих критических статей Ольга Балла говорит о большом количестве прозаических текстов о ситуации постапокалипсиса (за точность цитаты не ручаюсь, но суть передана), наши же — о предапокалиптических настроениях и состояниях. Впереди планеты всей поэтические настроения Кубка или чуть запаздывают — узнаем только со временем.
Как там говорят, выражая парадокс Мура? — за окном идёт дождь, но я так не считаю — почему-то именно это сразу пришло пришло на ум при описании этого мотива, наверное именно так и возразят мне, ну да и пусть. Надеюсь, этот мотив найдёт своё отражение ещё не в одном тексте и прозвучит ярко, просторно, свободно. В будущем.
Отдельно хотела бы остановиться на тексте 75 «Экзамен по философии», нравится мне как причудливо сплетаются в нём красный цвет и телесность: «девушка-тюльпень», «тюльпан», «веснушчата», «лицо», «кровь», «алые паруса разорванных лёгких», «бело-розовые свечи каштанов», «срезанные тюльпаны / всё шире раскрывают красные пасти». Сдаётся мне, что если бы не закрытость, излишняя укутанность текста — он бы как раз прозвучал ярко, свободно и просторно.
И может быть как раз праздничность, нарядность, легко считываемое предощущение грядущего и есть возможность само_сохранения в пику само_иронии, сарказму и ёрничанью?
А закончу третью часть цитатой из стихотворения, напротив которого на листе всего одна надпись — «классное», это текст 44 «Чёрный ящик».
«мы не видим и не слышим / наше дело отгадать / кто идёт в тиши тревожной / еле слышно осторожно / задевая подорожник / затмевая города»
Окончание
Рассчитывая пополнить бестиарий тремя обитателями, я не думала, что их получится куда как больше. Здесь и ЖЗЛ, и поэты, и поэтство, и жизненаписательство, и жизнеописательство, и предапокалипсис как праздник.
Эти обитатели подают куда как больше признаков жизни, чем предыдущие.
А что это означает, как это применить и стоит ли вообще как-то применять, пусть каждый решит сам. (И не забудет поделиться в комментариях))
Спасибо за внимание!
