Мельница

смотри, летят весёлые огни
с присвистом-прибабахом, рассыпухой.

собаки лают, музыка звенит,
сквозь капюшон просачиваясь в ухо,

как клавдиевый яд не для гертруд,
затерянных в рефлексиях и зимах.

смотри, снежинки на ладони мрут,
красивы и нежны невыносимо.

а с неба войско снежное дано —
упасть и встать стеною до апреля.

и стол накрыт, и налито вино,
и божий мельник мелет, мелет, мелет...

За днями дни

я выхожу к сугробам до рассвета,
мету крыльцо, кидаю мокрый снег.
машины прогревают дети лета,
клянут мороз, широты, смутный век.
бредёт полупроснувшаяся мелочь,
улиточные тащит рюкзаки,
собачники выгуливают смелых
охранников размером с полруки.
а я гребу совковою лопатой
(сузунский пластик, не хухры-мухры),
в наушниках «2Cellos» рвут цитаты
из саундтреков кассовой поры.

за днями дни кружу в зиме, не зная,
что чёрен снег, отпетый вороньём,
что прижилась в груди дыра сквозная
и снег летит, не тая, сквозь неё.

О дне

моих историй красная строка
затеряна на дне бумажных фьордов.

бредёт по дну лжегорьковский лука,
бормочет миф о человеке гордом.

ломай шута перед царём глубин
классического ктулхового эго.

кому ты царь, когда как перст один,
лежишь на стопке водки пайкой хлеба.

стучат костяшки в смертном домино,
где пусто-пусто правит бал болезный.

но у луки хоть базовое дно,
а у тебя в настройках — тьма и бездна...