* * *

В мутной серости дня,
в предморозной истерике ночи,
в одичалости ветра,
в агонии капель дождя
просутпает ноябрь,
и струит из его многоточий
невозможность тепла –
это осень штормит, уходя.

Просыпаюсь под утро,
следя – заоконно – украдкой:
жмутся крыльями голуби,
плотно усеяв карниз.
Говор их воркований
вступает в неравную схватку
Божьей милости с осенью,
медленно тянущей вниз.

* * *

Посмотри. Мир сужается в тонкую ниточку – это к зиме.
Он готовится к властности тьмы и нахальству метелей.
Мы стареем, усердней заплечно плюём о суме и тюрьме
И становимся горше, зануднее и мягкотелей.

Всё неплохо. Всё проще и даже естественней, чем в сентябре.
Кто-то делит со мною свой дом, дарит новую чашку...
Кровоточит ноябрь, но сегодня я знаю, кто главный в игре
И к какой из открывшихся ран приложить промокашку.

Мой январь

Мне дозволены только объятия:
Поцелуи растеряны зря.
Обними меня, белая мантия
Неопознанного января.

Я отдамся тебе во владение,
Ожидание медля и для.
Не позволь мне упасть в наваждение
Краткой лютой любви февраля.

Обустрой, обують моё гнёздное
Обитанье в под небом твоим
И излей млечнопутье морозное
В тихий омут моих пантомим.

Окрыли. Проследи обретение
Точки взлёта твоими детьми:
Мы с рождения – в переплетении.
Обними же меня, обними.