Рыбаки

Мы ловили Большую рыбу
в океанах иных миров
за эон до Большого взрыва,
за мгновение до «зеро»
в загребущие наши сети,
притащившие мертвеца,
в телескопы программы SETI,
в архаичный сачок отца.

Мы ловили Большую рыбу
на червя и на мотыля,
мы ловили Большую рыбу,
на которой стоит земля,
Ёрмунганда, Левиафана,
чудо-юдо и рыбу-кит,
что, по слову иных профанов,
рыбной ловле не подлежит.

Мы ловили Большую рыбу
полной мерой и в полный рост,
мы ловили Большую рыбу –
и поймали себя за хвост.
И когда станет нам прескверно
и подкатится к горлу ком –
в помощь нам и Эрнест, и Герман,
и старуха со стариком.

Константин и Николай

Циолковский пишет Заболоцкому:
«Высылаю несколько брошюр.
В них судьба духовного и плотского,
их прочесть внимательно прошу.
Всё живое, трепетное, бренное
укрывает бледной смерти шаль
через всю бескрайнюю вселенную.
Жаль растений и животных жаль!
Мнится мне, что в каждом сущем атоме
вопиет сознание конца,
но за погребальными закатами
жизнь грядёт по правилу кольца».

Заболоцкий пишет Циолковскому:
«Ваши вдохновенные труды
цокают в уме моём подковами,
просят водопоя у воды.
Мой учитель предземшара Хлебников
был готов в пылу высоких дум
посадить природу за учебники,
пробудить в ней животворный ум.
Вот бы человек по слову велию,
сам ещё в начале всех начал,
торжеством плодов и земледелия
косную природу увенчал!»

Так сошлись на миг два русских гения
посреди расчисленных орбит
вопреки распаду и гниению,
вопреки превратностям судьбы.
Ах, вольно поэтам и философам
всех веков и всех материков
задаваться вечными вопросами,
множить стройный ряд учеников.
И природа, сидя за учебником,
изучая человечий стих,
вспомнит побуждения душевные
искренних печальников своих.

Пилигрим на краю земли

Мне помнится старинная гравюра.
На ней средневековый пилигрим,
не завершив намеченного тура,
нашёл край света по дороге в Рим.
Он прободал полуденную сферу
и очутился в душной темноте,
где смутного сознания химеры
маячили в тоске и маете.
И он вскричал, не в силах скрыть свой ужас:
«О, как же я бездумно поступил!
Теперь достанусь чудищам на ужин,
застряв среди созвездий и светил.
Почто же ты, губительная бездна,
глядишь мне в душу миллионом глаз?!
Я, целую вселенную изъездив,
такое диво вижу в первый раз.
Мне запредельный страх повыел очи,
мне разорвала сердце пустота.
Не избывает власти вечной ночи
вселенская тоска и маета».
И он бежал, забыв и плащ, и посох,
и цель своих скитаний по земле.
Пред ним неразрешимые вопросы
вставали, словно призраки во мгле.
Так взгляду изумлённого ребёнка
ночного леса видятся стволы...
В больном уме крутились шестерёнки
и клацали зубчатые валы.