Бледным селены сияньем
тронуло зеркало вод.
Перед трактиром селяне
грузно плясали гавот.

Падавший скупо и косо
свет преломляло стекло
окон. Конец сенокоса
дружно гуляло село.

Скрипка охрипла от плача,
жалобно блеял фагот.
Тучным понеже и злачным
выдался нынешний год.

Дерево, вяз иль осину,
гнуло волной ветерка.
Взвыла какая-то псина,
но получила пинка.

Жареный, с яблоком, боров,
жмурясь, глядел со стола,
как бригадир комбайнёров
пинту за пинтой пила.

Жажду, меж медленных танцев,
все утоляли пивком.
Что-то от малых голландцев
было в пейзаже таком.

Фрукты, сыры и салаты,
овощи, битая дичь,
зелень, грибы, сервелаты,
рыбы, хлеба и опричь

прочих закусок несметно.
Даже картофельный торт.
Это пейзаж незаметно
переходил в натюрморт.

Ночь наступала, особо
стоит отметить, нежна.
Выпившего хлебороба
прочь уносила жена.

Мельница тихо шумела.
Ветр то крепчал, то стихал.
Три тракториста умело
автора били стиха,

но благодушно, вполсилы,
так, поучить дурака.
Что-то фламандское было
в этой картине слегка.

Праздные бегали дети,
между столами кружа.
Позже мгновения эти
вспомнят они, возмужав.

Всю полифонию звуков,
топот танцующих ног.
Рядом, под кронами буков,
звонко стучат в домино.

Крутятся подле собаки.
Местные пришлого бьют.
Паки, и паки, и паки
пляшут, и пьют, и поют.

Озеро, свет отражая,
жидким мерцает стеклом.
Ветрено. Сбор урожая
всем отмечают селом.

Может, всё это когда-то
взор привлечёт знатока.
Трещинки. Подпись и дата.
Холст потемнел с уголка.